— Остановимся здесь, — заявил Тзоло решительно.
Он пролез через дыру в проволочном ограждении, и они зашагали за ним по глубокому с крутыми извилистыми берегами высохшему руслу реки.
Так было всегда. Тзоло был их командиром. Еще когда они жили в родной деревне, Тзоло — вот кто первым начинал пашню, а когда скудная земля истощилась и стала совершенно бесплодной, они все пошли за ним в пункт вербовки рабочей силы.
Однажды они последовали за ним даже в тюрьму. Правда, это случилось очень давно, много лет тому назад. Он обладал железной волей, и так было всегда.
— Вот отличное место, — сказал Тзоло, сбрасывая сверток одеял на песок под крутым берегом.
— Может, нам лучше пойти вон туда, где река сворачивает. Там бы нас не заметили с дороги, — сказал Мейки. — Здесь слишком опасно!
Наступило молчание, а затем эхо издалека несколько раз повторило его слова: «Здесь опасно… опасно… опасно…»
— Кто это нас передразнивает? — спросил Мейки.
— Это шалят вон те горы, — ответил Тзоло.
Темба решительно положил связку своих одеял рядом с одеялами Тзоло.
— Место что надо, — сказал он.
Некоторое время они молча сидели на постепенно остывающем песке, наблюдая, как тень, отбрасываемая высоким берегом, медленно наползает на русло реки.
Тзоло, он первый прервал молчание.
— Вы помните, как мы проникли сюда через дыру в проволочном ограждении? — спросил он.
— Да, помним, — ответил Темба. — Это ты заметил эту дыру.
— А что это значит, пролезть через дыру?
— Это значит, что мы находимся во владениях какого-то белого фермера.
— Ну, а если я скажу, что у меня в животе урчит от голода, тогда что?
— Тогда я скажу, что на такой, как эта, ферме, наверняка имеются овцы.
— Ну, Темба, ты настоящий товарищ… Настоящий, — повторил Тзоло, хлопнув его по спине.
Темба был горд и доволен собой.
— Это у тебя я научился таким вещам, — промолвил он.
Их слова почти не доходили до сознания призадумавшегося Мейки. Он мечтал о той радости, которая ожидает его дома по возвращении, вспоминал те горести и беды, что остались позади, там, на шахтах; вспоминал, как он сам только чудом спасся от смерти под грудой обвалившейся земли, заживо похоронившей многих его товарищей, и думал о тех разговорах, которые начались после катастрофы насчет белых владельцев шахт, не обеспечивших должным образом безопасность работ. Он вспомнил о своем друге Моисее, который погиб при этом всего лишь за каких-то два дня до того, как навеки распрощаться с рудником, два дня до того, как вернуться домой к своей семье. А как он радовался, глаза его прямо светились от счастья, когда он рассказывал о своем доме. А потом грохот обвала, словно разорвало гигантскую пушку, потолок шахты обрушился ему на голову и погреб под собой навеки его мечты.
Потом Мейки вспомнил первые несколько дней после обвала, когда оставшиеся в живых с надеждой в сердце раскапывали землю, и как прошло еще много дней, прежде чем надежда покинула их.
Но главным образом Мейки думал о доме и о том полном тревог периоде ожидания, который выпал на долю его жены и жен двух его товарищей, ведь их жены, видимо, уже знают о случившемся на шахтах бедствии от тех, кто вернулся в Мозамбик поездом, поэтому наверняка волнуются за их судьбу. Он расскажет, вернувшись, что им пришлось бы еще две недели ждать подходящего транспорта, вот почему, когда Тзоло сказал: «Пошли пешком», они скатали свои одеяла и двинулись вслед за ним.
— Да, мечтатель этот Мейки, — сказал Тзоло.
— И дурак к тому же, ибо, когда мы говорили об овцах, мы говорили о еде, — сказал Темба.
— Вы хотите, чтобы я думал о пище, когда моя голова занята другим, — возразил им Мейки. — Через два дня я буду дома, вместе с женой. Мой сын попросит меня рассказать ему о куче вещей, которые я видел. Мы сядем с ним рядком у костра, и я расскажу ему много печального, чему я был свидетель. Быть с семьей для меня намного приятнее, чем отвечать на брань моего желудка. Так, значит, я мечтатель?
— Ты так ничему и не научился в жизни, — ответил Тзоло. — Ты лишь научился рубить уголь и мечтать, но не научился мудрости. — В голосе Тзоло слышалась горечь дорожной пыли.
— Мы не можем жить мечтами, — сказал Темба.
— Вот ты сказал о доме, — продолжал Тзоло. — Но что такое твой дом и мой, как не клочок тощей земли, на которой нашим семьям пришлось бы умереть с голоду, если бы мы не нашли работу на шахтах и не посылали деньги нашим детям? И ты говоришь об этом доме, как о каком-то рае! Ты мечтатель, такой же, как и тот твой приятель на шахте, Моисей.