Теперь происшествие на Митченерской шахте стало не просто несчастным случаем, оно изменило свою сущность, стало поединком, ведущимся не на жизнь, а на смерть на невидимой арене. Ареной служил угол скалы на глубине шести тысяч футов под землей, а борьба в этой трагедии велась между человеком и камнем, между человеком, вторгшимся незванно, и душою камня, что схватил человека, когда тот сделал неверный шаг. Люди были взбудоражены подобно тому, как бывает взбудоражено гнездо термитов, если ударить одного из них. Газетчики размахивали газетами и кричали, кричали, когда днем появились новости. Из Фар-Ист-Ренда, за тридцать миль от города, был приглашен Джек Форбис, корнуэлец, чемпион-горнопроходчик. Он примчался, чтобы руководить спасательными работами.
В газетах была помещена фотография этого человека и напечатан его послужной список. Форбис был самым быстрым проходчиком во всем мире, и если уж ему не удастся добраться вовремя до Лоттера и его мальчиков, то и никому не удастся. Газеты рассказывали о его прежних рекордах по проходке в Австралии и в Южной Африке; перед спуском в шахту у него взяли интервью и попросили рассказать немного о том, как он думает добраться до заваленных людей из нижнего, а не верхнего штрека. Они расписывали его, как если б он был игроком в бейсбол, призванным принести победу своей команде. Все надежды были возложены на Джека Форбиса. Но это известие (хотя и эффектно выглядевшее в том виде, в каком его преподнесли) было не столько радостным, сколько удручающим, это все поняли. Если там вынуждены прибегать к горнопроходческим работам, чтобы добраться до Лоттера, видимо, шансы на его спасение и вовсе не велики. Правда, немного утешала весть, что делается все для победы над бездушным камнем.
Вечером того дня Алек Лаусон отправился к Дэвиду, но застал его у миссис Эйб. Та, как только увидела Алека, залилась слезами и начала в двадцатый раз клясться, что Эйб никогда больше ногой не ступит на рудник, ведь Алек знает, что он пошел туда ради детей. Сегодня она хотела сходить на шахты, ибо она знает, где ее место в такое время. Но Дэвид отговорил ее. Дэвид звонил на шахту и условился, что им сразу сообщат по телефону, как только там будут новости или как только Эйба спасут, а она уверена: не может быть, чтобы человек был жив и его не спасли.
Дэвид внешне оставался спокойным, и, когда люди заговаривали с ним, он отвечал лишь слегка озабоченно, так что со стороны могло показаться, что он холоден и бесчувствен. Зато все переживания, какие только может испытать жена шахтера, являла собой миссис Лоттер.
Стоило кому-нибудь зайти, как она тут же пускалась в слезы, подавала газету — или они уже читали, ведь газеты полны этим? — и призывала их быть свидетелями самопожертвования Эйба ради своей семьи и всех других. Разве это не ради других?
Соседи вынуждены были поддакивать миссис Лоттер и соглашаться, что провидение должно быть добрым к ней и что ее преданность как жены должна быть вознаграждена. Так или иначе Эйб был великодушным парнем, и это вполне похоже на него — дать завалить себя начавшемуся обвалу в попытке спасти негров из своей бригады. Ведь говорил же человек из соседней бригады, что Лоттер был засыпан породой потому, что потерял время, выгоняя из штрека своих людей. Но почему ему пришлось подгонять их, никто не мог объяснить, разве только один из негров или тот цветной, что был ранен. Но похоже ли это на Эйба?
Следующее утро было началом третьего дня катастрофы. Вновь под большими заголовками газеты расписывали, какие усилия прилагаются, чтобы доставить заваленным людям пищу по трубе, жидкую пищу, чтобы поддержать их силы. Если бы это удалось, то шансы на их спасение увеличились бы. Но попытка провалилась. И никаких других способов снабжения не было. Пришлось все усилия сосредоточить на том, чтобы как можно быстрее прорубить проход через скалу. В заметке, описывающей эту неудачу, чувствовался некоторый оттенок уныния, словно корреспондент, писавший ее, был достаточно хорошо осведомлен, как шансы упали. И тем утром, когда жители Вестдорпа встречались на улице друг с другом, они печально качали головами, покорившись своему бессилию помочь товарищу, умиравшему почти на глазах.