Вам, возможно, покажется, что это прозвучало примирительно. Однако тут был скрытый сарказм. В то время я увлекался австралийской флорой. Купив участок у подножия холма, я построил дом, не тронув ни деревья, ни кусты. Мне хотелось, чтоб мой сад представлял собой первозданные австралийские заросли, и-потому я оставил в том виде, в каком создала природа, все то, что другие жители Мэншен-стрит считали «мусором». Насадил полевых растений — варатас, похожие на красные факелы; нежные, словно восковые цветы-звездочки и дикий шиповник; издающие пряный запах боронип; полевые бархотки и изящные по форме клеомы. Все это отвечало моему новому увлечению так называемым «furyu» — слово, которое часто употребляют, когда говорят о чем-то сугубо японском. Его можно перевести как нечто «сделанное со вкусом», но японцы вкладывают в это слово более емкое значение, примерно такое: «плыть по ветру», следовать природе, первозданной материи и ее предписаниям. Перенося это на австралийскую почву и приспосабливая к нашим понятиям, я принимаю природу такой, как она есть, и учусь наслаждаться неброской красотой австралийских диких кустарников и полевых цветов.
Соседи не одобряли моих пристрастий. На своих участках они завели лужайки, разбили сады, уходящие вниз уступами, клумбы с многолетними и однолетними растениями. Они вырубили большую часть деревьев и насадили экзотические растения. По их мнению, мой «сад» позорит улицу. И такого же мнения они были о нашем невысоком, неприметном доме, теряющемся на фоне стройных эвкалиптов и других домов из песчаного камня. Они отдали предпочтение бунгало в стиле модерн, обнесенным верандами.
Куда больше мы пришлись бы им ко двору, если бы поселились на Мэншен-стрит в дни моего увлечения азалиями и камелиями. В прежнем доме мы с Мартой занимались декоративным садоводством — прокладывали аллеи по строгому плану и так далее. И большую часть наших насаждений составляли азалии и камелии. Я стал знатоком по части азалий и даже принял как-то участие в дискуссии на страницах специального журнала о том, правы или нет ученые, утверждающие, будто Розовая жемчужина (Azura Karami) действительно была прародительницей видов растений с розовыми цветами.
Но это было в прошлом, и хотя мне по-прежнему нравятся азалии, моя любовь к ним на том и кончилась. К сожалению, далеко не всем дано оценить дикую флору Австралии. Как-то раз, когда мы вернулись домой поело недельного отсутствия, мы обнаружили на нашем участке тонны две всякого хлама. Со стороны улицы у нас нет забора, и кто-то, очевидно, решил, что это пустырь. Дом наш расположен у подножия холма и с улицы почти невидим. Правда, этот некто мог бы обратить внимание на обилие полевых растений. Он свалил ржавые банки, всякую железную рухлядь, тряпье и прочий мусор даже туда, где рос шиповник.
Мы и в самом деле не вписываемся в Мэншен-стрит по многим причинам. Первая — это моя профессия журналиста и писателя. К тому же мы с Мартой увлекаемся теперь Шагалом; наше прежнее увлечение Рембрандтом было бы принято здесь куда благосклоннее.
А тут еще этот автомобильный психоз. У соседей по одной, а то и по две машины, а мы не видим в этом необходимости и считаем, что можно прекрасно обойтись и такси либо взять машину напрокат. Когда же до них наконец дошло, что нам вполне по средствам иметь машину, а мы просто не хотим, они расценили это как нечто вовсе не присущее австралийцам или что-то в таком духе.
История с собакой лишь утвердила их в этом мнении, и Свинберн, судя по всему, пытался подлить масла в огонь.
— Ну чего ты злишься? — упрекнула меня Марта, когда я вошел в дом.
— Осел толстозадый! — сказал я.
— Ты его все равно не образумишь, — заметила Марта.
— Знаю. Просто я хотел немного позабавиться.
— Как бы там ни было, а нам, вероятнее всего, придется расстаться с Редом, — сказала Марта.
— Каким же это образом? — спросил я.
В этом была вся загвоздка. Я вовсе не собирался отдавать его в зоопарк, как мне советовал кое-кто из обитателей Мэншен-стрит. Динго — животное свободолюбивое, общительное и умное, и было бы жестокостью посадить его в клетку. В то же время отпустить его на волю я не мог — ему всего только год, и он еще не приучен сам добывать себе пропитание. В естественных условиях его научила бы этому мать, но Ред попал ко мне еще щенком. Мой друг зоолог привез его в Сидней и, когда выяснилось, что его жена не захотела держать в доме динго, отдал его мне.
До следующей субботы мы со Свинберном не видимся. В субботу он опять окликает меня через забор.