Воспитатель поднялся. Аккуратно расправил шарф, застегнулся на все пуговицы и протянул руку. Он был ниже меня, но как-то по-особому откидывал назад голову, и от этого глаза наши оказались на одном уровне.
— Вот еще о чем хочу я вас попросить, — произнес он, уже взявшись за ручку двери. — Скажите Антонии, что мы с вами знакомы по университету.
— Чтобы она мне больше доверяла? — засмеялась я.
— Думаю, это ей поможет не чувствовать себя вначале слишком одинокой, — серьезно объяснил воспитатель. — Зовут меня Георгий Неделчев, вы запомните?
— Сколько ей лет?
— Девятнадцать…
Мне было двадцать три…
Я решила до приезда Антонии поговорить с кем-нибудь из моей группы и вызвала Семо Влычкова и Филиппа. Я бессознательно повторяла враневского воспитателя — искала друзей, с помощью которых надеялась облегчить судьбу девушки. Конечно, всего я им не рассказала. Оба напряженно выслушали мой не слишком связный рассказ, и в глазах у них я видела отцовскую тревогу.
— Боюсь я за молодых, — откровенно сказал шофер.
— Спокойно! — поднял руку Филипп, словно мы были в шахте, где предательски трещат крепления.
В самых глубоких, самых потаенных уголках моего учительского сердца таилась отчаянная мечта, чтобы Антония хотя бы не оказалась красивой. И в первую минуту, увидев ее, я облегченно перевела дух. Девушка была высокой, худенькой, с прозрачной кожей, которая казалась смуглой от громадной копны кудрявых волос. Говорили мы с ней недолго, причем я очень старалась, чтобы в голосе у меня не было ни суровости, ни излишнего тепла. Антония оживилась только один раз — когда я упомянула, что еще с университета знаю ее воспитателя Георгия Неделчева.
— Правда? — засмеялась девушка.
Мне не доводилось еще встречать людей, которых бы так меняла улыбка. Лицо Антонии словно бы осветилось изнутри и стало по-настоящему красивым, красивым той смуглой прелестью, которая бывает у черешен, первыми созревающих на верхушке дерева. «Хоть бы ты пореже улыбалась в классе!» — подумала я, и сейчас мне стыдно даже вспомнить об этом.
Когда мы с ней появились на пороге класса, группа замерла и в воздухе словно пробежала искра.
Я позволила ей самой выбрать место. Антония осмотрела ряды парт и медленно двинулась к пустующей последней скамейке, где когда-то сидела инспекторша. Мои мужчины продолжали стоять и, не поворачивая голов, провожали девушку взглядами.
— Отныне у нас новая учащаяся, — заговорила я, чтобы прервать эту беспокойную тишину. — Антония Кирилова… — Девушка встрепенулась. — С завода ферросплавов.
— Я слышала, у тебя в группе есть девушка, — спустя несколько дней остановила меня Киранова. Держалась она просто и по-дружески, словно бы на педсовете не случилось ничего особенного. — Я готовлю весенний праздник поэзии, и мне нужен женский голос для декламации.
Я на мгновение представила себе Антонию на освещенной сцене и сотни людей, которые снизу будут с любопытством рассматривать ее лицо… А что, если кто-нибудь уже знал ее раньше?
— Ничем не могу помочь тебе, — решительно ответила я. — Девушка и без того отстала, и незачем ей сейчас отвлекаться.
Киранова пожала плечами.
— Твой отказ меня ничуть не удивляет. Его очень легко объяснить.
— Напротив, Киранова, очень трудно. И причины здесь совсем не те, о которых думаешь ты.
Весенний праздник поэзии прошел хорошо. Я только удивлялась, где наши ребята нашли время, чтобы выучить такие длинные стихотворения. Они читали их, побледнев от волнения, стиснув перед грудью черные кулаки. В нервом ряду трепетала Киранова, два или три раза я заметила, как она поглядывает, аплодирует ли директор.
21
Почему это человек раньше так слепо и настойчиво гнал от себя природу?! Может, он боялся ее так же, как нынче крестьянские дочки боятся стелить цветистые деревенские половики в своих новых городских квартирах. Каким образом приходит теперь весна в большие города, где она может угнездиться там, среди алюминия и асфальта, среди холодных бетонных коробок небоскребов? И откуда молоденькая секретарша, сидящая в звукоизолированном кабинете на тридцать восьмом этаже, узнаёт, что пришла весна?
У нас в городе первыми проснулись платаны. За несколько дней кора у них посветлела, а большие лиловые почки вспухли будущими листьями и цветами. Потом, в одно утро, у оград зазеленели острые верхушки травы, казалось, из согревшейся земли потихоньку выползают зеленые ежики. Не изменилась только река. Она все так же тащила через весь город черную отравленную воду и была похожа на старуху, для которой времена года уже не имеют никакого значения. «Будь это в моей власти, я бы директоров всех здешних заводов заставил отремонтировать очистительные установки за свой счет!» — встретив меня на мосту, сказал как-то инженер Харизанов.