22
На заводе ферросплавов есть обычай лить воду в карманы новичка, получившего первую зарплату.
Антония опоздала. А когда вошла, на ее красном плаще двумя одинаковыми кругами темнели мокрые карманы. Она принесла конфеты — лимонные дольки в сахаре. Я разрешила ей открыть коробку. Девушка неловко обошла ряды, и в классе тут же раздался хруст. Ее лицо, осененное густыми пушистыми волосами, было сковано смущеньем, и она в эту минуту напоминала красную птицу, готовую вспорхнуть, если кому-нибудь придет в голову хлопнуть в ладоши.
На следующий вечер конфеты принес Стоилчо Антов.
Плотник уезжал в Африку. До сих пор он даже не заикался ни о какой поездке: верно, ждал, когда паспорт окажется у него в кармане.
— Будем там по болгарскому проекту строить гражданский аэропорт, — важно заявил он. Это были слова уже из его новой жизни, и они как-то сразу отделили его от нас.
Я на несколько минут задержала урок и разрешила плотнику ответить всем, кто хотел узнать, где именно строится этот гражданский аэропорт, как велик он будет и какую машину привезет Стоилчо по возвращении — «фиат» или «опель-рекорд».
— «Таунус», — невозмутимо ответил плотник. — Белый «таунус», но вот что я решил: как только зальют взлетную полосу, выйду себе вечерком, возьму палочку да и распишусь, пока бетон не затвердеет; так вот и распишусь где-нибудь на краешке полосы, и, может, когда-нибудь мой сын, дай бог здоровья, прилетит туда, увидит мое имя и скажет: этот аэродром и отец мой строил.
Я смотрела на него и удивлялась своему волнению. А я-то думала, что хорошо знаю этого человека! «…потому что душа человеческая словно новый забой, и никогда не знаешь, где кончается чистый уголек, а откуда начинается мергель». Где я прочла это — в книге или в обстоятельном «показании» Филиппа?
После пятого урока плотник подошел ко мне попрощаться.
— Вы уж извините меня, ежели что…
— Что ты, что ты… — неопределенно ответила я.
— Я, как вернусь, опять приду в техникум.
— Доброго пути! — улыбнулась я и протянула руку.
— Куда это он собрался? — спросил меня старый инженер по горным машинам, когда Стоилчо Антов вышел.
— В Африку, строить гражданский аэропорт.
— Аф-ри-ка, — как бы про себя повторил старик. — Африка… — и высыпал на ладонь очередной спичечный коробок.
Наверное, я все-таки привыкла к Стоилчо Антову, потому что без его крупной фигуры, восседающей на первой парте, классная комната несколько дней казалась мне словно бы опустевшей. Подняв глаза от кафедры, я вместо его круглых голубых глаз видела перед собой весь ряд, который раньше жил, укрывшись за широкой спиной плотника… Похоже, это не слишком устраивало Ивана Дочева и Мариана. Но класс казался другим не только поэтому — гораздо больше значило для него присутствие Антонии.
По воскресеньям, пока я готовлю, Михаил усаживается в кухне на кушетку и читает мне журналы. Он сам это придумал и, похоже, очень доволен нововведением. Наверное, воображает, что таким образом помогает мне по хозяйству или по крайней мере отвлекает от кухонных запахов. Чего только он мне не читает! Об устройстве венкельных двигателей, о влиянии вибрации на рост растений. Статьи Михаил выбирает по своему вкусу, и эти воскресные чтения странно и непривычно вклиниваются в мою жизнь, так же, как странно и непривычно выглядит чертеж машины, вклеенный по ошибке в учебник грамматики. Но однажды Михаил прочел мне о магнитной воде. Я запомнила почти всю статью, потому что меня удивило, как это обыкновенная известковая вода, пропущенная через магнитные полюса, вдруг становится мягкой и не оставляет накипи на стенках котлов.
Вот об этой-то воде я и вспомнила однажды вечером, оглядывая свою группу с возвышения кафедры. И когда это в ней появилось столько белых рубашек? Я полистала журнал — вот уже несколько недель графа замечаний была пуста, и даже двоек по математике, почти не стало. Но больше всего меня удивила шестерка по химии у Мариана и белая рубашка Ивана Дочева.
Я диктовала правило о видах прилагательных, и перья авторучек резким скрипом догоняли мои слова. Сидя все еще на той же последней парте, писала Антония, закусив от старания губу. В темном облаке волос время от времени поблескивала заколка с тремя стеклянными звездочками. За ней из-под зеленых стволов висящих на степе ватников выглядывал уголок девичьего плаща, алый, яркий, как тюльпан.