Он мастерски починил табуретку, похвалил виноград, увивающий навес, и завоевал доверие старушки. Она угостила его виноградом и принесла коробок спичек, так как свои он забыл дома.
Несколько коротких горестных вздохов — и он узнал, что Первого мая мальчуган гонял на своем велосипеде. Но вдруг у него разболелся живот и он даже упал с велосипеда.
В больнице ей сказали, что его нужно оперировать. Всю ночь она просидела на скамье перед операционной, а часам к двум врачи вдруг «забегали». Подходили все новые и новые доктора, потом пожаловал специалист из Софии, и все твердили, что операция прошла благополучно.
— Утром его вынесли всего посиневшего, а он у нас был единственным…
Она стащила с головы черный платок и вытерла слезы. Сейчас она напоминала ему одежды, висящие в шкафу.
Вернулись ее дочь и зять, и все прошли в летнюю кухню. Первое, что поразило Андрея, было радио, гремевшее так, что, разговаривая, приходилось перекрикивать друг друга. Ему было неудобно привернуть регулятор громкости, а никто из них не догадывался сделать это. Передавали народную музыку…
Мать ребенка, непомерно располневшая женщина с острым носом и добродушным округлым лицом, была одета во все черное. Андрей давно заметил, что полные люди, как правило, добры, и это немного успокоило его. Отец мальчика оказался высоким хилым мужчиной с тонкими светлыми усиками и огромными синими глазами. Они глядели с таким невероятным напряжением, что, казалось, вот-вот лопнут, вытекут.
Радио орало во всю мощь. Андрей сел на табуретку, которую только что починил. Они почти не говорили о деле, потому что разговор непрестанно возвращался к малышу. Бабушка заново пересказывала всю историю, припоминала случаи, происходившие с внуком, когда тому было около годика. Ее дочь вспоминала, как купила ему первую игрушку, светло-коричневого медвежонка, и плакала не переставая. Она виновато поглядывала то на Андрея, то на мужа, и слезы продолжали катиться по ее лицу.
— Почему нам не сказали, что его отравили? — вздохнула бабушка. — Мы сначала думали, что из-за операции…
Андрей не мог избавиться от чувства, будто находится где-то, где мучают людей, а он должен все это видеть. Он был подавлен, но в то же время разум подсказывал ему, какое впечатление произвели бы на суд слезы этой женщины по мертвому, — слезы, которые она нервно глотала, сухой взгляд ее мужа и незлобивое жестокое страдание бабушки, потерявшей единственного внука.
Он поднялся и выключил радио, В кухне воцарилась отупляющая тишина, и Андрей только сейчас почувствовал запах жареного лука.
— У вас большое горе, я понимаю, — медленно заговорил Андрей, взвешивая каждое слово и не спуская взгляда с мужа и жены. — Но какой смысл губить жизнь еще одного человека, быть может, невинного?
Молчание длилось мучительно долго, и Андрею стало дурно. Женщина плакала, ни на кого не глядя, а ее муж дышал все тяжелее.
— Ради трех, четыре или пяти тысяч левов нет смысла губить еще одну жизнь, — твердо закончил Андрей.
— Убирайся, — глухо сказал отец мальчика, — немедленно убирайся, не то возьму сейчас табуретку… понятно?
Андрей вышел из кухни, быстро пересек двор и пошел по улице. На мгновение им овладело странное чувство, будто эти люди ему родные. Самое сильное впечатление на него произвел отец мальчика. Очевидно, он тяжело перенес горе, это было заметно по его истерзанному сухому взгляду. Родным был ему и этот двор, который отличался от двора тетушки Минки лишь расположением навеса и водопроводного крана.
Андрей замолчал и принялся бросать в воду мелкие камешки.
— Вы слишком много делаете для меня, — тихо проговорила сестра Бонева, и он почувствовал ее плечо.
Разубеждать ее не имело смысла… Гитара смолкла, и тишина как бы сгущалась от монотонного плеска волн, которые легонько прикасались к берегу. Было торжественно и тихо. И наконец Андрей почувствовал: они наедине. Его рука, лежавшая на плече сестры Боневой, согрелась и задрожала.
— Поздно… — с беспокойством сказала она, и он не понял, что она имела в виду — дело или поздний час. Часовая стрелка приближалась к половине десятого, и, наверное, весь город, кроме Главной, опустел.
Он почти бессознательно обнял ее и начал медленно привлекать к себе. Ее взгляд еще блуждал, но она не могла не почувствовать, как их лица сближаются. Это сближение могло продолжаться до бесконечности, потому что чувственное прикосновение отдаляло их.
Он целовал ее шею, притрагивался губами к закрытым глазам и ощущал ее неровное, сбивчивое дыхание. У него было ощущение, будто он наталкивается на это ее дыхание, которое ритмично отбрасывает его назад. Андрей целовал Юлию… Тело Юлии было молодым и гибким, и он прижимался к нему, чтобы обрести уверенность.