— Хорошо…
— Все уже позади… не тревожьтесь.
— Да…
Андрей держался так, что у окружающих складывалось впечатление, будто он обсуждает со своей доверительницей какой-то важный вопрос.
Оба адвоката — предъявители иска — шутили. У окна, опираясь на подоконник, рядом с бабушкой стояла мать ребенка, и Андрей устало подумал, что теперь ему безразлично, заплачет она или нет. Неожиданно даже для самого себя он повернулся к сестре Боневой, легонько взял ее за локоть и спросил:
— Сколько требуется времени, чтобы отрегулировать капли в системе?
— В зависимости… — Она заикалась, и казалось, слова ее застревали в горле, пробиваясь к губам. — Можно и за полминуты, а можно и сразу с включением… Это…
Андрей вовремя остановился и не спросил, она ли включила систему, ибо в том состоянии, в каком находилась сестра Бонева, она наверняка сказала бы правду. Андрей был абсолютно уверен, что она ответила бы «да»…
«Вот, Юлия, — устало подумал он и сел на ближайший стул. — Я защитил тебя…»
16
Я не хотела видеть Андрея не потому, что боялась своей любви. Она оказалась сильнее меня, именно она заставляет меня расстаться с ним. Но я проиграла… Я рассуждала эгоистично. Много раз я думала о том, какими будут первые слова, которые я скажу ему. Он по нескольку раз в день разыскивал меня; телефон, словно его поместили у меня в мозгу, звонил прямо во мне.
Я боялась, что презираю Андрея. Эта мысль причиняла боль, и я упрямо боролась с ней в той мере, в какой на это способна женщина. Андрей не заслужил презрения — презрения не заслуживали ни его стройное мужское тело, ни торжественное выражение лица, ни его дурманящая жизненная энергия, в которой сам мир, казалось, берет свое начало… Он был моим Андреем, самым умным и самым самолюбивым из всех, кого я когда-либо встречала, и никто на этой земле не имел права презирать его.
Я боялась нашей последней встречи, боялась за нас обоих и за то маленькое «что-то», что мы построили и в чем я могла чувствовать себя как дома.
Настольная лампа, горевшая у меня в комнате, отбрасывала сине-серый отблеск. Рядом с ней я подавила подаренный Андреем подсвечник — кованый, с красивым орнаментом и четырьмя чашечками для свечей. Я сидела на диване с зубной щеткой в руках и читала какую-то книгу.
Обернувшись, с испугом я увидела его — у меня было такое чувство, что он в любой момент может броситься ко мне.
— Здравствуй… — просто сказал он.
Андрей молча снял пальто и швырнул его на ближайший стул.
— Это ты так трезвонил, что с ума можно было сойти?
— Не беспокойся… я проходил мимо и зашел, уверенный, что ты дома. Кофе не хочу, — нервно продолжал Андрей, — тем более что хорошо ты его готовить не умеешь.
— Ты получил назначение в Софию?
— Оставь эту тему, — ехидно, в моем стиле, произнес он. — Я пришел сюда не ради того, чтобы плакаться…
— Не говори глупостей, мы не со вчерашнего дня знаем друг друга. Ты всегда был безумно честолюбив.
Я почувствовала, как мое волнение постепенно перерастает в раздражение, и закурила сигарету. Теперь я могла высказать все…
Андрей засуетился, не менее трех раз обошел вокруг письменного стола, на котором стоял подаренный им подсвечник. Моя комната выглядит неприхотливо, как-то странно и не ново, и в ней есть что-то общее с ситцевой блузкой, которую носят больше одного сезона. На ковре узоры с кругами, где две райские птицы касаются друг друга клювами, нелепо оранжевыми клювами. Неубранная постель, и на одеяле светлая ночная рубашка в синих цветочках — точно сад. В присутствии Андрея комната менялась, молодела на десять лет и становилась похожей на пожилую женщину, только что вышедшую из парикмахерской. Наконец Андрей сел на неубранный диван и поманил меня пальцем. Мне показалось, что он улыбается ужасно подло и лукаво.
— Иди сюда, — похлопал он по дивану рядом с собой. Он удобно расположился и внимательно наблюдал за мной.
— Что случилось? — любезно спросила я.
— Иди же сюда… — Это неопределенное похлопывание, по-видимому, доставляло ему удовольствие.
Когда я села рядом, он будто вспомнил, что надо делать, будто заранее обдумал каждое свое движение. Он схватил мою правую руку с зажатой в ней зубной щеткой и стал медленно заводить ее мне за спину, потом — левую, и я видела, как его лицо, измученное бессонницей, побледнело. Не покидавшее меня все это время ощущение, что я тут одна, начало оставлять меня. Моя голова опустилась на диван, и волосы рассыпались по простыне. Все вокруг словно замерло.