«Сначала надо освободить его! — попытался я спустить его с неба на землю. — Послушай, вон там, впереди, это не Хисар-капия? Так, кажется, называется?»
Он подтвердил. Желая предупредить дальнейшие возражения, я шагнул к нему и заключил в объятья.
«Ну, с богом! — сказал я. — И спасибо за все. Что касается свадьбы, ты только припаси вина. А драгун я приведу, не беспокойся».
Он крепко обнял меня, даже расцеловал в обе щеки. На глазах у него были слезы. Столько невзгод и опасностей пережито вместе, шутка ли! Такое не забывается.
Поднимаясь к Хисар-капии, я не стерпел и оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на него. Он стоял, привалившись спиной к стене, — большое, темное пятно в серых предрассветных сумерках.
Я помахал рукой. Он лишь кивнул в ответ. И таким остался в моей памяти — с этим непроизвольным жестом прощания. Да, я и сейчас словно вижу его. И поднимаю бокал за его здоровье — и за свадьбу, на которой, увы, мне не пришлось побывать.
Когда я добрался до вершины холма, то более всего удивился тому, что никто не остановил меня, никто не крикнул «Стой!» В первую минуту я не только удивился, но даже струхнул. Уж не случилось ли беды?
В действительности же ничего не случилось и, как мне теперь ясно, иначе и быть не могло. Силы человеческие имеют предел, а пошли ведь уже вторые сутки, как драгуны сели в седла, — и вам уже известно, в каких переделках они с тех пор побывали. Особо следует упомянуть о кушаньях синьора Винченцо, не правда ли? И о подаренных им бутылках.
Итак, драгуны по-прежнему находились на Небет-тепе. Но кроме тех, кто оставался при раскаленных орудиях или по необходимости сидел на корточках под скалой, каждый отыскал себе укромное безветренное местечко. Обхватив обеими руками ружья, уронив голову на грудь, они были погружены в глубокий сон. Если бы не посапыванье да легкие облачка пара, можно было подумать, что сон их непробуден.
Я пошел искать Бураго. Увидел Глобу и худенького Ребиндера. Спросил у них, где капитан. Усталым жестом они указали на бараки, и я направился туда.
Вот они, уже близко. Докладывать мне, собственно, было не о чем, но мысль все время возвращалась к предложенному Сашей обмену. Я собирался сказать: «Весьма сожалею, что не воспользовался этой возможностью, Александр Петрович! Да и вас это освободило бы от многих осложнений!..» Естественно, мне хотелось рассказать и о Теменуге. Это было бы не слишком благородно с моей стороны, зато повеселило бы его.
С такими намерениями отворил я дверь в большой барак. Странное зрелище представилось мне… Здесь где-то есть набросок… — вспомнил Миллет и стал рыться в ворохе рисунков. — На нем выражены мои впечатления от той минуты, — как всегда, будто оправдываясь, проговорил он. — Странно, что-то не нахожу… Но не буду прерывать свой рассказ, лучше поведаю вам о том, что победители и побежденные, закутавшись кто во что сумел, привалились друг к другу спинами и храпели. Храпели так богатырски, что фонарь, выражаясь фигурально, качало из стороны в сторону. А духота! В воздухе стоял смешанный запах кожи, ракии, табака и пота. Нет, словами этого не передать! Я поскорей зажал нос. Но самое главное, что от прежнего напряжения не осталось и следа. Примиренные враги, скажете вы. Да. Я бы добавил лишь: просто люди, сморенные усталостью и сном. Люди на войне.
Бураго меж ними не было. Я нашел его в маленьком бараке. Съежившись в своей шинели, он прислонился к стене. Папаха надвинута на самые брови. Спит. Остальные тоже спали, и я несколько минут наблюдал за ними.
Прямо напротив Саши, уронив голову на плечо отца, спала Вета. Лицо ее и во сне хранило выражение счастья. Полураскрытые губки, слегка подрагивая, улыбались и что-то кому-то шептали. Убежден, что не вам, Фрэд, а ему, капитану Бураго, ее освободителю. Романтично, не правда ли? Должно быть, они беседовали перед тем, как уснуть. Я представлял себе, что испытывали вы: ведь она пренебрегла вами — привыкшим всегда и везде быть первым.
— В интересах благополучного завершения рассказа, Фрэнк, перестаньте фантазировать, — прервал его путешественник. Он давно уже не подавал голоса, и, видимо, терпение его подходило к концу.
— Почему фантазировать, друг мой? Ведь именно эти мысли возникли тогда у меня, и, поверьте, на то была причина. Я переводил взгляд с одного спящего на другого и дольше всего задержался на вас. Вы тоже спали, точно в такой же позе, в какой сидите сейчас, обхватив длинными руками колена. Только на лице было страдальческое выражение. Время от времени вы вздрагивали. Не из-за револьвера ли молоденькой поповпы? — спрашивал я себя. Либо же вам снится повар, виновник всех ваших злосчастий? И еще размышлял я над тем, в каком неприятном положении окажетесь вы утром, когда подойдет армия Гурко; какие это вызовет суждения и насмешки, какую всемирную рекламу могут сделать вам мои собратья — корреспонденты, жаждущие сенсациями такого рода внести разнообразие в известия с театра военных действий…