На площадке между палатками мы увидели только желтый луч прожектора и двух своих военачальников с автоматами.
Мы топтались как стадо баранов, заливаемые гнусным желтым светом, пока генерал не велел нам разойтись.
Я не ожидал иной реакции, кроме полного безразличия и понурых голов, но вскоре после того, как я улегся на койку, в другом отделении нашей палатки начался шум. Я расслышал слово «восстание», но голос оборвался, о пол палатки глухо ударилось упавшее тело.
Еще через секунду они внесли его ко мне без сознания, с рваной раной в затылке.
— Залатай его, доктор, — сказал один из них, — и вылечи от завиральных идей.
Он пролежал у меня остаток ночи. Я промыл и зашил рану, а он так и не пришел в себя. Он призывал к восстанию, говорил, что отравит генерала и подполковника. Голос у него был дикий, и боли он не чувствовал.
Рано утром за ним пришли и отвели к генералу в желтую палатку. Больше мы его не видели.
С каждым днем мы делаем все более длительные переходы. К тому же идти в горах становится все труднее. Лагерь разбиваем только поздно вечером. У солдат лица, лишенные выражения, как у кукол. Я понимаю, что командование ввело такой распорядок умышленно, хотя в этом нет никакой необходимости. Наши начальники не догадываются, что их роль — всего лишь служить связующим звеном между собственной несгибаемой волей солдат и их отупевшими телами.
Когда разбили лагерь — уже поздно вечером, — мы собрались у вновь восстановленного помоста, чтобы услышать распоряжения на завтра. Сначала долго никто не показывался. Наконец из желтой палатки вышел генерал и поднялся на помост. Он заговорил быстро, бодрым голосом.
— Лагерь врага находится на расстоянии одного дневного перехода к востоку отсюда, — провозгласил он. — Завтра будем готовиться к сражению.
Солдаты ничего не говорили, но и подчеркнутой тишины не было.
Генерал продолжал так же хлестко:
— Наш враг — странный чужеземный народ, обычаи которого частично схожи с нашими, но отличаются гораздо большей жестокостью.
Он уже собирался сойти с помоста, когда из желтой палатки внезапно вышел подполковник и жестом остановил его.
— Это ошибка! — закричал он, направляясь к нам. — Лагерь врага находится, наоборот, к западу от наших позиций и, по моим расчетам, на расстоянии по крайней мере двух дневных переходов отсюда.
— Нет никакого сомнения, что лагерь врага — на востоке, — сердито возразил генерал.
Подполковник вскочил на помост и вытащил из портфеля большой рулон бумаги.
Он развернул рулон, начал что-то показывать и чертить пальцем в воздухе. Очевидно, это была карта, которую они толковали по-разному.
Солдаты стояли и ждали. Они напоминали увядшие растения пустыни. Я заметил, что не все смотрят на помост и на спорящих, многие уставились в землю, на соседей или в пространство между палатками. На лицах — никакого выражения. Они как будто видели, что у них на глазах происходит омерзительная сцена, но не могли осознать это, ибо давно уже утратили всякие этические критерии. Они были похожи на кукол-марионеток, которыми кто-то поиграл, а потом бросил и забыл их здесь.
Когда генерал снова заговорил, кукол как будто опять дернули за ниточки. На лицах появилось нечто отдаленно напоминающее внимание.
— Карта допускает разные истолкования: враг может быть как на западе, так и на востоке. Нельзя сказать определенно, что вернее. Но на основе некоторых данных лично я убежден, что враг находится на востоке и что нам достаточно одного дневного перехода, чтобы достигнуть его позиций.
Пока генерал говорил, подполковник все ниже наклонялся к нам; теперь он резко выпрямился и закричал:
— На западе! На западе, вам говорят!
Генерал счел нужным положить этому конец и повернулся к нам.
— Окончательное решение будет объявлено ночью или утром, — сказал он.
Мы разошлись по палаткам. Почти нигде не зажигали свет. Туман проникал всюду, все насыщая влагой. Ни один человек не обратился ко мне в этот вечер. Идеальное войско самоотверженных героев, забывших, что у них есть собственные, отдельные от других тела, не чувствующих собственной, отдельной от других боли.
Рано утром войско разделилось. План командования неясен. Я ничего не знаю; мы не имеем никакой власти над тем, что должно произойти.
Нас подняли сиреной. Рассвет просачивался сквозь силуэты деревьев, погруженных в туман. Генерал приказал, чтобы армия разбилась на две части — прийти к единому мнению о том, где находится враг, оказалось невозможным. Одна группа под его командованием пойдет на восток, другая — под командованием подполковника — на запад. И тот и другой со своим половинным войском разгромят врага.