Только отъехали мы от города, как шофер стал беспокойно поглядывать на меня. Должно быть, думал он, пришло время начать разговор. Кадык заходил у него ходуном, и он выпалил:
— Холодно нынче! Слыхал я, в Балтийском море все еще ходят крупные льдины!
Тут он умолк и стал смотреть прямо перед собой — только раз торопливо на меня покосился. Что мог я сказать в ответ? Сидим мы тут в машине, согретые восхитительным теплом, в большом отдалении от льдов Балтийского моря, хотя в принципе, конечно, льды могут охладить восточный ветер и этим способствовать похолоданию на дороге, которой мы едем сейчас, но, с другой стороны, весь этот день, насколько я помню, ветер дул с запада, и к тому же я совершенно уверен, что погода вовсе не заботит шофера: просто он считает своим долгом быть приветливым с пассажиром, хоть и без того дел у него по горло: и машину парень ведет, и за светофором надо следить, и дом клиента по указанному адресу отыскать.
Мне очень хотелось ему помочь. Не потому, что считаю нужным отзываться на пустопорожние фразы, да только уж очень не повезло парнишке, что одним из первых его клиентов стал я, закоренелый молчальник, — может, его замучает совесть: мол, перевез человека с одного места на другое и ни словом с ним не перемолвился; может, в порыве раскаяния он даже сменит профессию, а новое ремесло устроит его еще меньше…
Но я не мог придумать ответа на его фразу. Разве что поддакнуть: «Да, правда, холодно нынче, по крайней мере, на улице, зато в машине у вас очень тепло и уютно». Или подхватить с жаром: «Ах, что вы говорите, в Балтийском море до сих пор ходят льдины? Спасибо, что предупредили, а сейчас — поворот направо».
Ни для него, ни для меня от таких реплик проку бы не было.
И я решил поведать ему кое-что о себе, поделиться с ним чем-то сугубо личным, и, когда мы ехали по мосту, я проговорил:
— А я, знаете ли, провел вечер со старыми друзьями по Технической школе!
Мне хотелось добавить еще несколько слов, но он просиял и воскликнул:
— Какое забавное совпадение! И я ведь был недавно на встрече старых друзей!
Прошло немного времени — мы оба молчали. Я оглядел шофера украдкой. Он молод. Худощавое лицо напряжено; стиснув зубы, он смотрит прямо перед собой, но что-то нежное, зыбкое в его облике берет за душу. Он мог бы быть моим сыном. Прыщик у него на скуле, прыщик еще не созрел, хотя кожа вокруг головки воспалена.
Что-то не клеится этот разговор про друзей — если бы не винные пары, я бы сразу учуял причину. Фразы, какими мы обменялись, уж очень смахивают на беседу о льдинах в Балтийском море. Откинувшись назад на сиденье машины, я задумался: на этот раз я должен, что называется, «попасть в яблочко», чтобы разговор состоялся. Рассказать бы что-нибудь любопытное о приятелях — всё поинтересней того же скопления льдов и случайных реплик. Но если порой нелегко рассказать о себе, хоть ты давным-давно хорошо знаком сам с собой, еще сложней с определенностью говорить о друзьях, которых ты долго не видел. Может, они изменились за это время — из здоровых добродушных парней превратились в озлобленных циников, да только за вечерним застольем с приятелями давних лет перемену скрыть не так уж трудно. Нет, говорить нужно о непреложном, и при том — очень простом и зримом, и вдруг меня осенило.
— А знаете, — начал я, — один из моих друзей почти всех зубов лишился, — но тут же понял, что могу быть заподозрен в злорадстве, вроде бы я насмехаюсь над моим бедным другом, а у меня такого и в мыслях нет, тем более что я и сам без зубов. Я судорожно шарил в памяти, стремясь отыскать что-нибудь любопытное, и наконец произнес: — А другой мой приятель только что вернулся из Америки.
Глубокий вздох, и я смолк.
Но теперь мой собеседник как-то замкнулся в себе, оттого ли, что должен был следить за дорогой, или просто приуныл, потому что его друзья уступали моим по части путешествий, как и по части зубов, и я поспешил добавить:
— Правда, у всех остальных великолепные зубы, разве что с пломбами тут и там, а что до путешествий — знаете, большинство участников встречи вряд ли успели побывать много дальше нашей Ютландии.
Говором мой шофер не походил на ютландца — не то я, конечно, назвал бы какую-нибудь другую провинцию.
И правда, от этих слов шофер немного повеселел, он быстро метнул в меня взглядом и кивнул понимающе. Но в остальном, похоже, мы ни на шаг вперед не продвинулись, а, напротив, скатились назад, к льдинам Балтийского моря.
Водитель вдруг резко затормозил.
— Вы уж извините, — проговорил он, и было видно, что вот-вот готов расплакаться, — кажется, я слишком далеко заехал.