Отца и дочь связывали долгие годы, проведенные под одной крышей, ее жизнь укладывалась в них целиком, и они, каждый по-своему, были открыты друг для друга и потому осторожны. Он знал, что бывал суров с ней, когда она была ребенком, и как-то раз даже напугал ее по-настоящему. Знал он также, что если и не все, то многое в их отношениях уже упущено. И от этого им никуда не уйти.
— Папа, ты не был вчера в Фэллед-парке?
— Нет.
Однажды они встретились в Фэллед-парке. Он стоял, облокотившись на свой велосипед, и слушал доносившуюся с эстрады музыку. Вокруг на подстилках расположилась молодежь. Кое-кто танцевал. За спиной у него пускали летающие тарелки, а люди постарше завтракали на траве. Она подбежала к нему. Оба смутились, ему не хотелось идти к ее друзьям, но он поцеловал ее.
— А мы были. Все наши — Мартин, Трю, Стрессен и Ладда. И я. Ничего особенного.
— А Дэвид? Он не был с вами?
— Нет, он неважно себя чувствовал. Опять начал колоть антабус.
— Он нашел работу?
— Найти-то нашел, да его выставили. Они же не могут держать человека, который то и дело исчезает.
— Да, ну тут уж винить некого, — сказал он и украдкой взглянул на часы.
— Конечно, а я и не виню.
— А где он сейчас?
— Дома.
Он посмотрел в окно. Солнце освещало здание банка. Распахнулись двери, и из банка вышел его шеф в сопровождении представителя другой фирмы. Видимо, они спешили и поэтому остановили такси. До того как двери захлопнулись, он успел мельком увидеть женщину, менявшую ему деньги. Она руками расправила платье и лишь потом уселась на свое место за перегородкой.
— Черт знает что. Так дальше продолжаться не может. Значит, он просто слоняется без дела целыми днями?
— Иногда в кино ходит.
— Вот как.
— Он хорошо ко мне относится.
— Уже кое-что.
— Очень много.
Разговор зашел в тупик. Нужно срочно сменить тему, иначе они рискуют вновь оказаться у той черты, переступать которую было нежелательно.
— Возможно, но когда-нибудь ты все-таки должна заняться чем-нибудь, что…
— Папа…
Он чуть отодвинулся от стола, как обычно делал его отец, покончив с едой. Фотоаппарат ударился о ножку стула.
— Я прекрасно знаю, что ты имеешь в виду. Мне и самой хотелось бы получить образование. Но не теперь. Я хочу уехать. Скопить денег на путешествие.
— Путешествовать можно и летом.
— Да я вовсе не о каникулах говорю. Мы с Грю собираемся поехать в Южную Америку. У нее там двоюродный брат. В Боливии.
Планы дочери приводили его в такое же замешательство, как и те задания, которые он получал на работе: попытайся сфотографировать новые молочные пакеты так, чтобы на заднем плане была пашня, а в середине — корова. Чаще всего он был не в состоянии зрительно представить себе идеи, приходившие в голову его шефам. Он сдвинул очки в стальной оправе на лоб и, теребя уголок салфетки, произнес:
— Я… — Он еще раз обдумал свою мысль и наконец решился: — О’кей, я, пожалуй, смогу немного пополнить вашу кассу…
— Ой, как здорово! — Она подняла глаза от тарелки с пирожными и уселась поудобнее…
— …на одном условии.
— Каком? — Она вся напряглась, уголок рта ожидающе изогнулся.
— Откровенно говоря, я считаю, что тебе… следует порвать с Дэвидом.
Ну вот, они и оказались у черты, к которой неизбежно должны были подойти.
Она встала.
— Не желаю слушать эти глупости, — сказала она тихо, почти про себя.
— Перестань! Ты ведь знаешь, что я хотел сказать.
— Не желаю. Неужели ты не можешь этого понять? — В глазах у нее стояли слезы.
Она взяла со стола сигареты и зажигалку.
— Я пошла.
Две дамы — одна, несмотря на жару, в меховой шляпке — с интересом следили за происходящим. На мгновение у него возникла мысль сфотографировать их. За окном, освещенная солнцем, торопливо прошла его дочь.
Покончив с писательницей — у нее царил ужасающий беспорядок, и вообще не стоило тратить на нее время, но пришлось — заказ одной шведской газеты, — он свернул на Вестербругаде и припарковался. Отыскал цветочный магазин, купил шесть тюльпанов и вошел во двор, где был всего один раз — когда дочь переезжала и ей потребовался автомобиль.
Табличка на двери представляла собой деревянную пластинку, на которой вязальной спицей была точками выжжена фамилия дочери. Трогательные сердечки и веточки обрамляли буквы. Дверь открыл Дэвид.