Актер так и не смог привыкнуть к тому, что каждый год ему не только «тыкают», но и бросают в лицо до безобразия укороченное обращение. Он отлично понимал, что его не хотят унизить, но все-таки, чтобы свыкнуться с этим, требовалось какое-то время, и время немалое, если учесть, что во всех других местах тебе говорят «вы» и обращаются как к человеку, наделенному и именем и фамилией. Он и сам воспринимал себя прежде всего по имени и фамилии — Рейнхард Поульсен. Крен выпустил наконец руку актера, а тот по прежнему изображал на лице самую что ни на есть дружескую улыбку. На ум ему пришло: из всех мест он выбрал Венсюссель именно из-за полной неспособности аборигенов к притворству. Какими они кажутся с виду, такие и есть на самом деле и такими их следует принимать. Пусть они уделяют ему чуть больше внимания, чем следовало бы, на это тоже есть свои причины: он их друг и гость и как-никак самый популярный в стране актер.
Лошади, не подпуская к себе мух, усердно отмахивались хвостами. Одна кобыла слегка облегчилась — привычная деталь здешнего пейзажа, той самой картины, в которой ему теперь предстояло сыграть свою роль, раз уж он решил отряхнуть городскую пыль со своих ног, оставить на время все интриги, ссоры и склоки и вновь слиться — нет, пожалуй, заново заключить мирный пакт — с природой. Крен доверительно наклонился к нему и ткнул большим пальцем через плечо:
— Этих заберем?
Рейнхард Поульсен не понял сначала, о чем идет речь. Но, проследив направление пальца, он увидел все ту же супружескую пару из вагона: они стояли полуотвернувшись, с напряженно застывшими лицами.
— Им тоже в пансионат.
Рейнхард Поульсен затосковал. Неужели надо что-то решать? И вот так вдруг… Ему же совсем несвойственно импровизировать. Но… ладно! Попытаемся представить, как должен поступить в этой ситуации знаменитый актер Рейнхард Поульсен. Во внимание надо принять: 1) он заранее письмом просил, чтобы Крен был на станции и отвез его; 2) у него есть обязательства перед публикой, то есть перед всеми своими ближними; 3) сейчас не те времена, что до войны; 4) он — кавалер ордена Даннеброг и золотой медали «За искусство»; 5) он незнаком лично с супружеской парой, таскающей с собой тюки с купальными принадлежностями и огромную корзину… Как это иногда бывает, спасительная мысль вплыла откуда-то сбоку. Он посмотрел на гору своего багажа, возвышающуюся чуть не до крыши низенького станционного здания, всплеснул руками, указуя ими на чемоданы и повозку, его ноги медленно задвигались, он чуть ли не танцевал…
— Дражайший Крен, — сказал он, — я бы с превеликим удовольствием взял этих вполне приличных на вид людей с собой… но вы же сами видите… — он снова показал на гору, — у нас нет места! Вещи на целый месяц… и не только мои… моей жены тоже… Она приедет позже, она выступает в Заповеднике, ее упросили… Вы должны понять… Это театр на открытом воздухе… поляна рыцаря Ульвдаля…
Движения рук становились все более округлыми и частыми — винтообразными, но наконец винт остановился.
— Что же, мы их не возьмем?
Вопрос был оскорбительно прямолинеен. Крен, очевидно, не понимал, что путь к решению проблемы преграждала целая гора непреодолимых практических трудностей.
— Это же неудобно, Крен, милый, разве вы не понимаете? Людям просто некуда будет деть ноги.
Он снял борсалино и размашисто помахал паре. Они стояли все так же полуотвернувшись, но ответили ему застенчивым кивком.
— Ладно! Поехали!.. — Крен взял один из особо тяжелых чемоданов. — Кантуй зад в машину!
На мгновение в глазах актера потемнело, и он ощутил злость, контролировать которую был почти не в силах. Роль, самая близкая и дорогая ему, роль Рейнхарда Поульсена, подчас требовала почти нечеловеческой выдержки. И он не понимал, что тому причиной, ему казалось, он хорошо чувствует ее и отвечает всем ее требованиям, если не идеальным, то, во всяком случае, практическим… А решение, которое он только что принял, было ведь чисто практическим. Это ж и дураку ясно! Может, эти люди поедут на подножке автомобиля или усядутся верхом на запряженных лошадей? Лишь бы уехать! Покрасневший от гнева Рейнхард Поульсен открыл дверцу автомобиля, ступил на палубу качающегося корабля и опустился на покрытое парусиной сиденье. Он сел точно посередине его и уставился взглядом вперед, хотя периферийным зрением отлично видел и начальника станции, и его жену, и пару из Копенгагена, и Крена, который, грохоча подметками по мостовой, подносил чемоданы и укладывал их в багажник. Один чемодан пришлось поставить на переднее сиденье; он не был таким уж большим, чтобы рядом не мог уместиться человек, второй пассажир мог бы свободно сесть сзади, по любую сторону от Рейнхарда Поульсена. Крен наконец-то кончил погрузку и вскарабкался на импровизированные козлы — подвешенная на рессорах колымага осела вниз и вбок, потом вернулась в прежнее положение, когда кучер устроился поосновательнее. Он взял вожжи, крикнул свое гортанное «Но!», и они тронулись. Повозку качнуло раз, другой, закидало вверх, вниз и в стороны, и она затряслась, набирая скорость, пока темп езды не выровнялся и они не выехали на асфальт шоссе.