Но теперь я знаю, что внутри у нее все вконец изломано, и не хочу в это углубляться; я боюсь, что она уцепится за меня, а я ведь сам только и ищу, за кого бы мне уцепиться, кому бы выплакаться, кто бы позаботился обо мне.
Чем хуже человеку, чем ниже он опустился, тем труднее заставить себя помогать ему, спасать его, самоотверженно печься о нем. Что было бы, не будь у нас учреждений и организаций, где людям платят жалованье за то, чтобы они поддерживали сломленных и беспомощных, больных и умирающих?
Я заснул; разбудила меня она, попросив пить.
Когда я вошел со стаканом молока, я увидел, что она скинула с себя платье и штаны, и меня опять прошиб холодный пот.
— Люби меня, — попросила она.
Я лег рядом с ней и сказал, что не могу.
Она обняла меня и все повторяла:
— Люби меня.
Я не мог, я гладил ее и смотрел на ее вздутый живот, расплывшиеся ноги и узкие бедра. Думал о глубоких шрамах на ягодицах.
Я сказал ей, что мне пора вставать, я сегодня уезжаю в Ютландию.
Она вздохнула и заплакала.
— Скажи, что ты любишь меня, скажи, что любишь,— клянчила она, но у меня язык не поворачивался произнести это высокое слово.
Она смирилась и пробормотала как бы про себя:
— Не ожидала я от тебя такой обиды, ох, не ожидала…
Я встал, умылся, вытащил ее из постели и помог одеться. Она едва держалась на ногах. Она попросила меня проводить ее в Студенческий городок, где живет ее приятель.
Я обещал.
Я чуть ли не на руках снес ее вниз по лестнице, поддерживал ее, когда она пошатываясь шла по улице, пока мы не поймали такси.
Я втолкнул ее в ворота Студенческого городка. Люди глазели на нас с нескрываемым любопытством. Мы вошли в какой-то подъезд, я втащил ее на третий этаж, где она постучалась в дверь. Открыл мужчина, он брезгливо посмотрел на нас и сказал:
— Ты же прекрасно знаешь, что твой дружок давным-давно переехал.
Он кинул разъяренный взгляд на меня и с силой захлопнул дверь.
Я потащил ее во двор, а потом — в другой подъезд, где было что-то вроде читального зала и можно было сесть. Она плюхнулась на стул и начала стонать и выгибаться дугой и все время твердила:
— Не бросай меня, не бросай, обещай, что останешься со мной.
Вошел какой-то парень, я отвел его в сторону, чтоб она не слышала, коротко посвятил в суть дела и спросил совета.
Он сказал, что она уже не первый раз заявляется сюда, разыскивая приятеля, который был у нее здесь год назад, что с ней случались припадки и она потом отлеживалась по полдня то у одного, то у другого, в совершенном изнеможении, приходилось вызывать врача и тот неоднократно помещал ее в больницу, а в конце концов вмешалась полиция и ее отправили в Швецию.
По его мнению, самое лучшее, что я могу сделать, это проводить ее на пристань и посадить на катер, идущий в Швецию, куда ей положено вернуться. У него есть номер телефона сестры ее прежнего дружка, которая уже несколько раз помогала ей, я могу попробовать ей позвонить.
В коридоре был телефон, я набрал номер, мне ответил женский голос, и я начал свою повесть. Но женщина перебила меня, заявив без обиняков, чтобы из этой истории я выпутывался сам, и в трубке раздались гудки.
Я вернулся к припадочной, она хныкала, не выпуская моей руки и умоляя меня не уходить.
Я сказал, что поймаю такси, а потом зайду за ней.
Я бегом пустился вниз по лестнице, скорей на улицу, прочь, прочь отсюда, и меня переполняло мучительное облегчение.
Мне надо было бы вернуться, поднять ее со стула и проводить на пристань, но зачем это, если она вовсе не хочет в Швецию?
А вдруг с ней случится припадок на набережной, сбежится народ, явится полиция, а она будет с отчаянием твердить: «Не уходи, не уходи»?
Ее увезут в больницу, и мне придется изложить события минувшей ночи и то, что она рассказывала о себе, а вдруг она все это сочинила, а вдруг это такое же вранье, как первая история, которую она нам преподнесла?
Хотя нет, вряд ли, я же своими глазами видел шрамы.
Я уходил, ноги сами несли меня домой, я смертельно устал, я не мог даже оглянуться.
Вид людей, сломленных непоправимо, тех, кто не вынес страданий, причиняемых нами друг другу, приводит меня в отчаяние.
Будь я Иисус Христос, обладай я божественной силой, я бы стер шрамы с ее тела, очистил ее душу от унизительных воспоминаний, влил в нее бодрость, да с избытком, так что она могла бы передвигаться без посторонней помощи.
А я гладил ее и угостил картошкой с мясом.
ТОСКА
© Gyldendal Publishers, 1983.
Перевод С. Тархановой