Помнишь ту ночь, когда я назвал тебя глупою и вздорной бабой? Знаешь ведь: ничего этого я не думал. Просто иногда я такой — грубый, несносный.
Люблю тебя, люблю.
Пятница.
Любимая.
Твержу это слово, но отзвука нет. Твержу его по ночам, во хмелю, в черных провалах сна, в одинокой тоске обнимая чужую женщину.
Я одинок. Но ты являешься мне во сне и пляшешь на стенах.
Любимая. Твержу это слово, но отзвука нет.
По вечерам я читал тебе чудесные стихи, я открыл тебе Сесара Вальехо.
Я украшал комнату твою цветами, а твое тело — одеждой, носил тебя на руках. Я любил тебя глубокой, живой, горячей любовью. Как часто гладил я твое сонное лицо, ласками осыпал все твое прекрасное тело.
Я читал тебе «Вечереющие поля» — великие провидческие строки Хорхе Луиса Борхеса.
Я угощал тебя плодами и вином. Я посвятил тебе уйму стихов. Мечты и мысли мои о тебе, воплотившись в печатные строки, заняли бы целую книжную полку, не меньше. А сколько улиц мы обошли вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, и я смотрел, как ложатся на твое лицо белые хлопья снега.
Я восхищался красотой твоего тела, ленивой грацией твоих движений. Я ранил тебя насмешкой, презрением, равнодушием. Трижды, обезумев от ревности, я поднимал на тебя руку. Я видел, как ты рыдала, и самозабвенно, отчаянно я сам рыдал над тобой.
Я читал тебе «Ворона» Эдгара По — строки, навевающие ужас.
Я любил тебя, я люблю тебя. Ты смеялась и плакала из-за меня. Всю жизнь твою я перевернул. Твои руки трогал я, твою грудь. И гладил твои стройные бедра.
И склонялся над тобой, и лицо мое багровело от страсти.
Я целовал твои уши, они влажнели от поцелуев. Жизнь кипела в тебе. И во мне.
Рядом с тобой я мечтал стать другим человеком, стать лучше.
Я читал твои стихи и хвалил тебя.
А сейчас я страдаю без меры, я озлоблен и нем, и болен тоской, и жестоко унижен.
За все зло, что я сделал тебе, нынче настала расплата.
Скоро, скоро уже сюда хлынет свет — свет, приносящий жизнь, свет, который обступит, согреет и всем побегам даст рост. Свет — лучшая из поэм.
Я люблю тебя. Что толку от всех моих слов?
Суббота. Ночь.
Вернулся домой с мокрых улиц; от смеха, праздника — и одиночества. Не знаю, возможна ли между людьми любовь.
Был хмель долгий и хмель короткий, были музыка, танцы и развлечения. Всю ночь видел я пляшущих, всю ночь видел, как пьют и курят, как в тесноте трутся тела, и я задумался: в чем суть любви и в чем природа влечения? Я пил, смотрел на других, разговаривал, обуреваемый вихрем чувств, и все это время видел одну тебя, одну тебя среди пляшущих.
Неужто я должен был потерять тебя, чтобы тебя полюбить?
Хочу возмужать, хочу обрести зрелость, хочу быть защитником вам обеим. Я люблю тебя. Но читаешь ли ты мои письма? Может, я докучаю тебе?
Воскресенье.
Хоть бы ты поскорей прислала письмо, хоть бы мне поскорей увидеть тебя.
Друг мой, спеши разогреться; разогрей свое дивное тело на буйном ветру, в этом просторном мире, на солнце, которое скоро взойдет. Танцуй, пляши, моя женщина с теплым прекрасным телом. Так бы тебя любить, чтобы ты ни в чем не знала препон, чтобы все твои чувства вырвались на свободу.
Пляши, любимая, люби сама, подолгу броди на воле. Предчувствие зреет во мне, надежда, что снова мы будем вместе. Скоро я щедро одарю тебя всем, всем, всем, а не то брошусь под грузовик и получу вечность в награду.
Как тоскую я по тебе. Люби меня, люби меня, моя женщина.
Чьи это слова… эгоиста? Того, кто только берет и берет. И никогда ничего не дает взамен. Я люблю тебя.
Как сладостно следить за твоей походкой, за игрой твоих рук, с какой отрадой стану глядеть, как ты смеешься, смеешься и — опять же — смеешься, радость моя, когда вернется солнце, когда грянет лето.
Среда.
Как я обрадовался тебе. Сердце чуть не захлебнулось в груди, когда ты вошла. Ты улыбнулась, тряхнула головой — и улыбнулась снова.
Твоя рука, теплая, добрая твоя рука всю ночь лежала на моем плече — всю ночь, как один миг. А я все глядел на тебя, пока не забрезжил рассвет и тебе нужно было вставать.
Мы мало говорили друг с другом. Но я все понял: не можешь же ты сказать, что любишь меня. Не любишь, так, стало быть, нельзя и сказать.
Ветер метет по улице, чайки вьются над домом.
Небо ломится ко мне сквозь квадрат окна, ты являешься мне сквозь обломки слов, сквозь рой тревожных мыслей. Безоглядно приемлю тебя и приемлю от тебя острую боль, загадочную, как свет в окна, в глаза.