Выбрать главу

Верхний протез, три нижних коренных зуба, вот и все, чем я нынче богат. Сколько мук я принял с зубами этими.

Может, я слишком часто огрызался на своем веку?

Проедусь-ка я на велосипеде, погляжу, дома ли вы, мои милые.

Четверг вечером.

Прости, что я ненароком нагрянул к тебе.

Пусть буду я для тебя все равно что какой-нибудь дядюшка, отец или мать, учитель датского, а не то — духовник. Пусть я буду самым верным другом твоим, какому все можно поведать: про любовь счастливую и несчастную, про любовь случайную и великую, про долгие романтические поцелуи у залитого солнцем прибрежья. Поведай мне о своих астрологических наблюдениях, о своих раздумьях, о жизни. Про радость поведай мне и про боль, радость и боль духа и тела, про смерть — последнюю и самую верную нашу подругу.

Приди ко мне, открой мне все про себя, не дай мне стать ворохом смятых писем в твоем столе. Приди ко мне, прекрасная сильная женщина — вот я перед тобой, вот я, тот самый — кстати будь сказано — кто так сильно любит тебя.

Приди, возьми мое тело, сердце возьми, возьми кошелек, дом возьми, все ковры и лодки. Все, все отдам я тебе. Позволь мне лобызать следы твоих ног, позволь мне бежать за тобой как смиренный пес, весь век, пока смерть не вырвет меня из жизни, не оторвет от тебя. Встретиться бы нам с тобой в другой, бесконечной жизни и, тесно прильнув друг к другу, пройтись в светлом танце, быть наконец вместе, всегда, нерушимо, без муки.

Слышал я, где-то рай существует.

Эта странная жизнь — как больно порой она ранит.

В душе круговерть: твое лицо, личико нашей дочурки, тоска по тебе, дома, окна и крики чаек, голоса соседей-жильцов, Пятая симфония Сибелиуса из приемника, облака, небо и вдали — в неоглядной дали — солнце.

Знаю: никогда больше не быть мне с тобой, никогда. Ты соединишь свою жизнь с новым другом, этим учителем датского языка, надо же так случиться — наконец-то у тебя будет муж, способный грамотно писать на нашем датском наречии. Рад был познакомиться с ним, что ж, все при нем: жадный рот, неизбывная плотская радость (до чего омерзительно прикосновение его рук), дом и дача, антикварные ценности в доме, машина, яхта. Вещи при нем, и деньги, и обывательская аккуратность… А как восхвалял он наш капиталистический строй! Но ты, когда я уходил, шепнула мне, что влюблена в него, хоть и все не так просто, оттого что жена его ждет ребенка.

С кем же из вас двоих он останется, когда родится ребенок?

Или, может, ты сама надеешься перебраться к нему?

Что ж, может, он даст тебе тепло, будет верным, надежным мужем.

Лицом и статью он похож на меня и, должно быть, неглуп, раз вы с ним толкуете о Платоне, Сократе и всем таком прочем. Рад был познакомиться с ним.

А Тине он нравится?

Мне стыдно, что я такой, какой есть, и так беден.

И так далее и тому подобное… Только не вороти нос от меня.

Воскресенье.

Хочу написать тебе, а слов нет как нет.

Спасибо, что навестила меня, спасибо, что позволила мне обнять тебя за плечи, лицом прижаться к твоему лицу.

Слова твои — будто удар ножом в сердце. Чужой, сказала ты, будто для тебя я чужой. Так скоро! Что же я могу тебе написать?

Было время, мы вдвоем глядели на деревья, было время, вдвоем катались в траве, возились в кровати вместе с нашей Тиной — а сколько было у нас общих слов…

Чужой, сказала ты… Непостижимо.

Как велика была моя нежность к тебе, когда ты стояла здесь в моей комнате!

Значит, я просто робкий чужак, который рвется к тебе?

Пугливый и робкий чужак?

Только бы ты вспомнила меня, прежнего. Только бы ты разбила лед отчуждения.

Пятница.

Спасибо, что позволили вас навестить.

Всего лишь несколько слов хочу отослать тебе, всего лишь несколько слов, полных любви.

Все думаю о тебе, о весне, о руках твоих.

Когда я был у тебя, мы сидели друг против друга в углу, и я страстно желал привлечь тебя к себе, ласкать тебя, любить.

Как рад был бы я отыскать хорошие стихи для тебя, с какой радостью прочел бы их вслух, чтобы тепло поэзии хоть ненадолго нас обволокло.

А что же сказал я, что сделал?

Все, что так хотелось сказать, не сказал.

Вижу: между нами — стена, и только в миг расставанья ты слегка приоткрываешь в ней щель, и, лишь покидая тебя, я могу поцеловать тебя в щеку, обнять.