Послушай, я умею любить, отринув ненависть.
Ты ничего не дала мне сказать — просто велела уйти.
И обе вы отвернулись, когда я прощался.
Пятница.
Спасибо тебе за письмо. Рад, что ты снова будешь учиться. Поистине, упорство, терпение, сила — все при тебе.
А что, твой учитель датского тоже врывается к тебе ураганом, и целует тебя, и ласкает со страстью, какая тебе и не снилась? Обрушивает на тебя лавину писем, цветов, стихов, ковров и древностей, яблок и дынь? Он, что ли, смотрит за Тиной, когда тебе нужен покой? Он, что ли, метет полы, моет окна, он, что ли, готовит для Тины лимонный сок? Он, что ли, кротко покидает свой дом, когда ты ждешь к себе учителей физики, или богословия, или кого другого из придурков?
Он, что ли, на коленях молит тебя о любви?
Может, вы родились под одним и тем же знаком зодиака? Может, звезды вам ворожат?
А я выбивал себе стипендию. Кидался вправо, влево, снова вправо и снова влево. К любой вере готов был примкнуть — от тоски по тебе. То за Мао цеплялся, то за Христа, то за ангелов, то за собственный велосипед. То Спасителем ощущал себя, то жалкой крысой, рабом, вампиром. Воспарял к небесам и шлепался на землю. Клеветал на кого-то и сплетничал, чревовещал даже, но не расплачивался ни за что. В отчаянии от моей жалкой жизни, я крепко пил и прибавил в весе целых пять килограммов, так что даже земле тяжелей стало меня носить. Я загружал свой желудок колбасами, ветчиной, яйцами и подсолнечным маслом.
Время от времени я пишу стихи — другого писать не умею.
Пишу поэму сейчас, длинную, несусветную, жалкую, должно быть, поэму очищения души, поэму самопознания, метафизики и политики. Поэму о страхе — перед любовью и перед жизнью, перед пространством и смертью. Поэма эта — пока еще хаос, ад, но я отливаю форму, я сотворяю жизнь. Она будет лживой — и будет честной до мозга костей.
Так вот обстоит дело. Громкие слова. Рот раскрыть — значит опровергнуть самого себя. К тому же я готов помогать тебе в спасении ближних. Может, хоть для этого я тебе пригожусь?
Кстати, есть ли у вас на ботинках подметки? Мои совсем прохудились, и одна подметка отклеилась, брюки в сплошных прорехах. Не понимаю, одежда просто горит на мне, скоро я и вовсе стану похож на бродягу.
Пусть нынешний день выдастся для вас добрым, счастливым!
Как мне не хватает вас, как не хватает мне Тины!
В былые дни я смотрел за ней, когда ты уходила учиться, мы с ней долго гуляли, говорили, смеялись, ели, играли, дожидаясь тебя. Как радовались мы, когда ты возвращалась…
Как ты прекрасна, сколь изящна, по-кошачьи легка твоя поступь. Ты будто стройная ветвь березы, колеблемая ветерком, Порой ты вся — веселье и задор, а уж как ладится у тебя работа. Разве забыть, как за какие-то два-три часа ты ввела меня в мир неохватного творчества Палудана-Мюллера?
Ты моя женщина, великолепная, как сама жизнь.
Пойду-ка на кухню, съем болгарский огурец.
Четверг.
Вот оно, возьми большое, разбухшее мое сердце, зачем ты так больно ранишь его, всей душой хочу я тебя любить, горячо, навсегда, а не так, как теперь, корчась от боли. Разве за зло непременно надо платить злом, а за несчастье — несчастьем, на мои слезные письма — отвечать вежливым равнодушием?
Не верю, что тебе по душе роль любовницы — любовницы мужа беременной женщины…
Может, ты правда любишь его?
Может, ты не очень уверена в его чувстве? Нынче ты оторвалась от меня. Ты же рыдала, когда я тебя любил. Дальше нам так жить нельзя.
Что ж, отдай ему всю любовь. А не можешь — люби меня!
Я же люблю тебя всей душой и свободу могу тебе дать, а сколько даров у тебя… Забудем обиды взаимные, начнем все сначала. Люби же того, кто больше тебе по сердцу, а у меня ад в груди, я болен ревностью, тоской по тебе.
Сделай же выбор, женщина.
Вторник.
Я прочел твое письмо, смял и бросил на пол. Поднял, разгладил, перечитал и снова смял и бросил куда-то в угол.
Мои слезные письма тебя тяготят. Тебе кажется, будто я хочу заманить тебя в сети, безвозвратно опутать словами. «Больше не присылай мне писем», — говоришь ты.
Я понял тебя, моя женщина: одна дорога — выброситься в окно.
Но ни слова больше о моих чувствах.
Хорошо, что хоть изредка можно вас навещать.
Будь счастлива, женщина. Поцелуй за меня Тину.
Хорошо бы звенящее сердце мое перелить в скрипку.
Я бы играл под мостами, чтобы звуки летели к тебе.
Не так тягостны звуки, женщина, как слова.
ОНИ ЗАСТАВЛЯЮТ НАС ПОЖИРАТЬ ДРУГ ДРУГА