В горле пересохло. На ночной рубашке осталось мокрое пятно от слюны. Он чувствовал себя обманутым: в современных булочных так уже не пахнет. Захотелось понять хоть что-нибудь из того, что обещал ему мимолетный сон, но, когда он попытался его восстановить, последние смутные воспоминания улетучились окончательно.
— Больно уж легко ты ко всему относишься, — сказал он, вставая.
— Вовсе нет, — ответила она, повернувшись к нему спиной и пряча туфли в шкаф.
— Ты, похоже, вроде бы даже довольна.
Она обернулась, юбка, прошелестев, упала к ногам.
— У меня камень с души свалился. А у тебя разве нет?
— Ну, разумеется, — сказал он, почему-то совершенно — необъяснимо — не испытывая должной радости. Изнеможение? Бессилие? Он отказался от мысли выяснить причину.
— Сколько, ты сказала, она пробудет в больнице?
— Всего неделю. Легкое сотрясение мозга, и несколько зубов выбито.
Она улыбнулась — как бы про себя, отметил он, — и легла. Вздыхая и постанывая, она принялась обеими руками массировать себе лицо.
— Легко отделались, правда?
Свет заливает комнату, как будто ничего не случилось. Твой ребенок искалечен, а твоя жена ведет себя так, точно ты еще должен кого-то за это благодарить.
— То, что произошло, ужасно. Бессмысленно. Ну почему это случилось именно с ней?
— Можно, конечно, и так на это посмотреть, но я, во всяком случае, рада.
Мышцы затылка свело, ей никак не удавалось снять напряжение — а все из-за его дурацкого разговора по телефону, его бездействия. Он оскорблен, потому что я справилась без его помощи, подумала она, задремывая. Нехорошо так думать, упрекнула она себя, и от этого неожиданного, не ко времени, самокопания сон как рукой сняло. Вовсе он не оскорблен. Он выше этого. А может, ему безразлично… Нет… Да, пожалуй, безразлично, как была безразлична медсестра, протянувшая свои красные руки к Бирте. Я не отдам ее, они ей сделают больно… Но руки взяли Бирте, словно он была куском мяса… Нож вспарывает брюхо, болтаются подвешенные туши на скотобойне, во дворе, рыча и бросаясь на потроха, кружатся медсестры…
Почему она молчит? Лежит отвернувшись. Ему стало не по себе — а что, если она не спит и сейчас разразится гроза? Надо что-то сделать, думал он, не двигаясь с места. Но вскоре понял, что его пассивное выжидание оказалось правильным, потому что она дернулась и, всхлипывая, легла к нему лицом.
— Ты ведь сильный, правда? — Она обняла его.
Он тихонько перевернул ее на спину и лег на бок, тесно прижавшись. Вытащил заколку из волос.
— Правда ведь? — повторила она боязливо.
— Конечно.
Она вздохнула.
— Я бы ни за что не справилась без твоей поддержки.
Издевается она над ним, что ли? Он не осмеливался взглянуть ей в глаза.
— Ты был так спокоен, — сказала она, кладя целую горсть заколок на тумбочку.
Вот оно что! Хочет представить меня настоящим сильным мужчиной. Он почувствовал некоторое удовлетворение, разгадав ее маневр. Комната в ярком свете лампы показалась ему зловещей.
Она наконец расслабилась, сонно оглядела спальню, стены дышали зноем. В низу живота защекотало, ее тело ощутило присутствие мужчины. Она закрыла глаза и потерлась бедром о его бедро.
— Ну ладно, пора укладываться, скоро уже три, — сказал он и резко встал.
Она окончательно проснулась, голова работала до жути четко. Через четыре часа вставать, стиральная машина битком набита грязной одеждой, дочка же расшиблась, да, хорошая он мне опора, нечего сказать, я бы и одна справилась. Она ушла в ванную. Когда она вернулась, он уже лежал в пижаме под одеялом. Глаза его были закрыты. Она с шумом села на пуфик возле туалетного столика и стукнула баночками о стеклянную поверхность. В зеркале она увидела, что он открыл глаза.
— Ты скоро? — спросил он.
Она была возмущена и чувствовала себя несчастной. Он меня оттолкнул. Я устала не меньше его, но пусть не думает, будто меня можно так просто зажечь.
— Хорош мужчина, — сказала она в зеркало и тут же пожалела о своих словах.
Он зажмурился и чуть обиженно, по-детски, скривил губы. И как всегда, она похолодела от страха. Она его оскорбила! Но он заслужил это. Постыдился бы изображать такое отчаяние, какое он имеет право страдать? А, ерунда, делает из себя мученика, пыталась она убедить себя, но сказать это вслух не решилась. И тут заговорил он: