Шляпка силилась оторваться от гигантской ножки, что ей и удалось буквально за считанные секунды, после чего ее с неимоверной скоростью подбросило на высоту чуть ли не двадцать тысяч метров.
Тотчас на ножке выросла еще одна шляпка, поменьше. Столп напоминал чудовище, у которого на месте отрубленных голов вырастают новые.
Поднявшись ввысь, первая шляпка преобразилась и стала походить на цветок, края его были белые, а сердцевина — розовая».
Во время испытательного взрыва в американской пустыне[36] высоко в небо поднялось громадное облако. Дующие на этих высотах ветры вскоре разметали это облако, и оно превратилось в серую пелену.
Эксперимент завершился, и завершился удачно; слепая девочка, находившаяся близ Альбукерке, в ста двадцати английских милях от места испытания, вскрикнула, когда взрыв озарил небо:
— Что это?!
На другой день Герман пошел к реке и забрался на иву, что свесилась над водой. Прямо за рекой был луг. Стоял зной, и давно. Луг пожух, трава почти вся выгорела. Земля у подножия ивы рассохлась, потрескалась, из трещин повыползли наружу черви и улитки. Они прокладывали скользкие дорожки, которые спекались на солнце в слюдяные комочки. Под пальцами эти слюдяные комочки лопались и превращались в прах.
Может, засуха поразила весь мир, думал Герман.
Америку.
Африку.
Азию.
Австралию.
Европу.
Все страны, все острова, возделанные земли и целинные, поля и леса, словом, все.
А что, если засуха разъярится? Поднимется огненным столпом и пронесется в пляске по лугу, а потом — кругами, кругами — по белому свету, чтобы все, что еще есть на нем живого, — трава, черви, улитки, звери, деревья, люди, самый воздух, — съежилось, ссохлось, потрескалось и обратилось в прах.
Свен Хольм
(р. 1940)
КТО НАШ ВРАГ?
(ИЗ ЗАПИСОК ВОЕННОГО ВРАЧА)
Перевод С. Белокриницкой
Первый день
Для нас было полной неожиданностью, что выступать надо уже завтра. Никто не думал, что это произойдет так внезапно — большинство вообще вряд ли думало, что это когда-либо произойдет. Мы успокоились, привыкнув к своему беспокойству и, видимо, уверив себя в том, что страх присущ самой жизни, а не нам.
Утром в городе прекратилась всякая работа. Первые слухи испуганными зверьками заметались из квартала в квартал. За ними следовал надутый человек с энергичным голосом и ногами; он рысью носился по улицам, рассыпая отрывистые удары палочек по барабану, висевшему у него на животе. Его голос был беспощаден — он непрерывно выкликал пронзительным дискантом: генерал приказывает… все мужчины города, способные носить оружие… завтра в девять часов на площади…
Если в нашем безбожном городе и поклонялись какому-то божеству, то это был страх. Но, боясь взглянуть ему в лицо, мы никогда не спрашивали себя о его причинах и редко сознавались в нем, хотя он все больше овладевал нами. Его увеличивали тревожные вести из далекого истерзанного мира — о переворотах, о беззакониях, о пытках, о массовых убийствах. Могущественные города, далекие, как другие планеты, подчинили нас себе угрозами и многозначительными улыбками. Мы не успевали разобраться в событиях, вести обгоняли друг друга, не проникая в наши мысли сквозь оболочку страха и неуверенности.
Но последняя весть — объявление войны — касается нас непосредственно. Мы вдруг получили возможность признаться в своем страхе. Он обрел реальный объект.
Можно было ожидать, что теперь страх захлестнет нас. На какое-то мгновение нас действительно охватила паника, но потом страх изменил форму, превратившись в своего рода решимость и мужество. Перед нами встал выбор: относиться к войне как к трагедии или принять ее как необходимость. Большинство выбрало спокойствие.
Вечером я собрал свое снаряжение. Гертруда заштопала мой мундир. Она молчала, тщетно стараясь не плакать. Она проявляла удивительную самоотверженность.
Я проверил запасы лекарств, перевязочного материала, хирургических инструментов. Все упаковано, и моя маленькая повозка готова завтра тронуться в путь.
Заходил сосед, который обычно помогает мне с различными поделками по дому. Он казался взвинченным, советовался со мной о вещах, которые, без сомнения, мог решить сам. Он похож на рыбу, вынутую из воды. Больно видеть его ужас. Но это у него не прежний страх. С прежним страхом покончено. Это всего лишь беспокойство перед завтрашней разлукой с женой и детьми.