Старик поставил кофейник на плиту и направился к двери. Ну и холодина. Каменный пол прямо как ледяной. Надо будет застелить его чем-нибудь. Он надел темные деревянные башмаки, синий вязаный свитер и засеменил к выходу.
Кругом птицы. Их голоса звучат со всех сторон.
По узкой длинной дорожке посреди сада он прошел к картофельным грядкам. Хорошая уродилась картошка. Ботва с крупными зелеными листьями, высокие стебли. Если бы только не гусеницы! С ними шутки плохи. Придется снова посыпать все порошком.
Он сходил в сарай за лопатой и ведром. Если взяться за дело с толком, то он сумеет выкопать пару ведерок до обеда. Хорошо бы собрать и одну-другую корзину вишни. Он вернулся к картофельным грядкам и начал копать. Хорошее это дело — копать. Он чувствовал, как кровь быстрее побежала по жилам. Он еще хоть куда. И все же как-то слишком быстро устал. Странно, он был таким бодрым, и вдруг внезапная слабость. Закружилась голова, и потемнело в глазах. Пожалуй, надо присесть. Он доковылял до скамейки у дома и медленно, с трудом опустился на нее. Ну вот, маленько отпустило. Полегчало на солнышке. Вот он еще немножко посидит, и силы к нему снова вернутся.
Может, стоит позвонить кому-нибудь из детей. Никогда ведь не знаешь, что тебя ждет. Ну уж нет. Не будет он никого беспокоить. У них своя жизнь. Инге как-то сказала ему: «Отец, ты нам лучше звони до начала телевизионных передач». Как будто он знает, когда это. Инге обращается с ним, как с ребенком. Трудно с ней разговаривать. Она любит всё решать за него. Делай то, не делай этого.
Давно он не был ни у кого из них. В последний раз он гостил у Петера, адвоката. Да, как вспомнишь, еда у них такая вкусная. Да, Петер дельный малый, что и говорить, дельный. Но они с женой ушли тогда на весь вечер, а его оставили одного с детьми. А на другой день они все ему стали показывать. Дача, лодка — хорошо живут, что и говорить.
На следующих коммунальных выборах Петер будет баллотироваться в члены муниципального совета. Он много рассуждал о стабильности и сбалансированности. А может, и еще о чем-то в этом роде. Жена Петера смотрела на него так дружелюбно и понимающе. «Мы живем в обществе всеобщего благоденствия с хорошо организованной заботой о старшем поколении», — так она выразилась.
Он поднялся со скамейки и прошелся по саду. Это помогло. Туман в голове рассеялся. Он подошел к картофельным грядкам и взялся за лопату. Она показалась ему тяжелой, точно налита свинцом. Прямо мельничный жернов. Он начал копать. Земля была удивительно податливой, хотя и не была уж такой жирной. Работа у него спорилась, он всегда понимал, как лучше подойти к ней. Знал, куда именно нужно воткнуть лопату и сколько раз копнуть. Потому-то его в свое время и назначили бригадиром. Это была такая радость, он стал больше зарабатывать. «Настоящий битюг», — сказал о нем как-то директор. «Здоровый мужик», — с полным правом говорили о нем сотни людей. А сейчас ему едва под силу выдернуть из земли картофельный куст.
Он нагнулся и потянул за ботву. Крепко сидит. Вытащил еще один куст и отделил от него клубни. Ну вот, опять эти гусеницы. Будь они неладны.
Он работал около пяти часов кряду, и к обеду славно управился. И с картошкой, и с вишней. Вишню собирать было ему совсем тяжко. Только он приставил стремянку к дереву и хотел на нее залезть, как у него отказали ноги. Решил немного погодить, передохнуть, но и это не помогло. Когда он все-таки взобрался на стремянку, у него закружилась голова. Ну нет, так просто он не сдастся. Никто не посмеет сказать, что он не смог собрать урожай вишни в своем саду. Старательно и медленно срывал он ягоду за ягодой. Они были такие спелые и сочные. Конечно, часть ягод успели поклевать птицы, но еще много осталось, и он наполнил ими, наверное, корзин пятнадцать. Хорошо уродилась вишня в этом году.
Старик сидел на скамейке, наполовину на солнце, наполовину в тени, и жевал хлеб. Оглядел сад и ощутил гордость. Все было в полном порядке. Осталось только картошку выкопать, а остальные дела уже переделаны. Земля была щедрой, но ведь и он потрудился на славу. Как он пестовал и лелеял первые всходы, безжалостно выдирал каждый едва заметный сорняк. Он окинул взором ряды вишневых деревьев, с которых снял ягоды, и ему вдруг почудилось, что Она снова здесь. Разве это не ее красный платок и коричневые сапоги мелькают? Она даже улыбается ему. Сюзанна. Но ведь этого не может быть, ее нет в живых. Он закрыл глаза, попытался отогнать видение. О таком лучше не думать. Странные вещи стали происходить с ним в последнее время. Как будто бы он вновь переживал былое. Порой ему казалось, что он целиком переносится в прошлое. Ему грезилось, что он отчетливо видит свою мать. Он просыпался ночью, и ему казалось, что она стоит у изголовья его постели. Она пытается что-то сказать ему, но он никак не может разобрать, что именно. Лицо у нее такое измученное. Иногда он видел и Сюзанну. Как-то ночью ему понадобилось выйти, а когда он вернулся, то Сюзанна лежала на его месте в постели. Она попросила принести ей воды, когда же он пришел со стаканом, ее уже не было. Остальную часть ночи он пролежал без сна и вспоминал последние дни их совместной жизни. Он вспоминал тот день, когда ее привезли домой с фабрики в черном автомобиле директора. «Головная боль и слабость», — так ему сказали. Ее уложили в постель, и больше она с нее не встала. Ночью, когда часы пробили час, она попросила стакан воды. Глаза у нее были чистые и ясные. Когда он принес воду, взгляд у нее был безжизненный, устремленный в пространство. Он протянул ей стакан, но она не взяла его. Где-то она теперь, его Сюзанна?