Мальчик повернулся к Йоргену, который сидел и разговаривал сам с собой. Вообще-то Йорген еще не умеет говорить, но ведь он еще не очень-то большой. Иногда мальчик пытается научить его хотя бы двум-трем словам. Может и сейчас попробовать?
— Скажи «папа», — приказывает он Йоргену, наклонившись к нему.
— Буль-буль, — говорит Йорген.
— Нет, ты скажи «папа», — настаивает мальчик.
— Па-па, па-па…
Йорген молодец, только с ним нужно быть понастойчивей.
— Скажи «машина», — продолжает мальчик.
— Мамима.
Мать поворачивается к детям.
— Не нужно утомлять ребенка, — говорит она.
Но он же и не утомляет. Он просто учит Йоргена говорить.
— Мал он еще разговаривать, — роняет мать.
— Но он уже говорит: «папа», «мама»!
В зеркале он видит, что отец пристально глядит на него. Должно быть, хочет сказать, чтобы он сидел смирно. Ему часто твердят «сиди смирно». И он должен сидеть не шевелясь и молчать. Может, и правда лучше сидеть не шевелясь. Стоит только повернуть голову или вскинуть руку, как на тебя сразу же так взглянут, словно ты задумал какое-нибудь безобразие. Но нельзя же все время сидеть как будто ты сделан из камня.
— А на пляже народу тьма-тьмущая, — говорит он.
— Сегодня мы рано туда приедем, и места всем хватит, — отвечает отец.
— Нет, народу на пляже тьма-тьмущая! — твердит свое мальчик.
— Ничего, найдем место, — говорит мать.
— А я говорю — тьма-тьмущая! — Голос у мальчика срывается, звенит упрямством.
— Ничего подобного. Замолчи!
Машина вдруг резко дернулась и остановилась у обочины дороги. Йорген слетел с сиденья и ударился головой о кресло матери. Мгновение в машине было совсем тихо. Потом мальчик услышал, как отец застонал, а Йорген весь зашелся в крике. И зачем только он все это говорил…
Йорген все плакал, но теперь мальчик услышал голос отца. Голос, казалось, доносился откуда-то издалека, но мальчик отчетливо различал слова. Хорошо сейчас бы выбраться из машины и куда-нибудь убежать.
— Скажи, ты никак не можешь заставить его умолкнуть? — повернувшись к матери, просит отец.
Мать оборачивается назад, берет Йоргена на руки. Ее взгляд скользит по лицу мальчика — застывшему, отчужденному.
— Неужто непременно надо досаждать папе? — говорит она.
Мальчик хватает руками материнское кресло, пытаясь сдвинуть его с места, но вдруг разжимает руки и валится на сиденье. Сжавшись в комочек, он застывает на месте. Синие глаза беспокойно перескакивают с предмета на предмет, ни на чем не задерживаясь. Он сморщил маленький бледный лобик, жестко стиснул руки. Машина резким толчком сорвалась с места.
Дорога была долгая, мальчик хорошо знал ее, но всякий раз он замечал по пути что-то новое. Высокие белые дома, бензоколонки с какими-то непонятными знаками; встречные машины со странными номерами; лавки с огромными пестрыми вывесками; длинные зеленые палисадники и в них деревья со стволами в белых пятнах; безлюдные футбольные площадки; собаки, без присмотра снующие туда-сюда; женщины в белых шляпах.
Сначала они ехали городом, потом спустились к порту. Там у причала стояли корабли, готовые вот-вот отплыть в Швецию. Датские корабли — белые с черным, шведские — белые с синим. И еще были там катера, которые перевозят людей через проливы, они стояли где-то далеко на рейде — мальчик с трудом разглядел их.
А на другом конце порта — верфь: там строят корабли. Некоторые корабли еще лежат на земле, и в боках у них зияют огромные дыры. В большинстве своем они красные, но есть и такие, что еще не выкрашены. Вокруг них какие-то строения, по которым лазают рабочие. Корабли эти еще без труб, а некоторые даже без палубы и окошек. Мальчик задумался: а как рабочие узнают, что корабль готов к плаванию? Что, если они спустят какое-нибудь судно на воду, а оно вдруг потечет и пойдет ко дну?
Из порта выехали в город, потом и его проехали. Меньше стало и лавок и домов. Машина вдруг резко затормозила у семафора: горел красный свет и громко звенел звонок.
— Сейчас поезд проедет, — сказал отец, с улыбкой оборачиваясь к сыну.
— Нет никакого поезда! — сказал мальчик.
Отец со вздохом отвернулся. В тот же миг слева из-за деревьев вынырнул красный прямоугольник.
— Пое́дь, пое́дь! — залепетал Йорген и, сидя на коленях у матери, протянул ручки к окошку.
Поезд зазмеился по рельсам, но мальчик не хотел на него глядеть. Какой-то ненастоящий поезд. Ни трубы, ни пассажирских вагонов.
— Вот видишь, папа тебе правду сказал, — не оборачиваясь, обронила мать. Мальчик видел лишь ее длинные каштановые волосы, слегка выгоревшие на солнце.