Их скамейка была занята.
На ней сидели двое рабочих и расправлялись с завтраком. Один из них скомкал бумагу из-под бутербродов и швырнул в стоящую поблизости урну.
Поуль все же присел на край скамейки. Когда придет Ева, они поищут другое место.
Рабочие сидели, задумчиво глядя в землю перед собой, и молчали. В такую жару пропадает всякая охота разговаривать. Невдалеке, как раз в том месте, откуда обычно появлялась Ева, садовник что-то с жаром втолковывал двум мальчишкам; вот один из них скорчил рожу, и они стрелой помчались к игровой площадке.
Поуль вынул из кармана журнал и принялся дочитывать статью, начатую еще утром. Пакет с бутербродами и полбутылки светлого пива он поставил в тень под скамейкой.
Он уже почти покончил со статьей, когда один из рабочих буркнул что-то насчет того, что пора, дескать, идти снова впрягаться, и они поднялись.
Тот, что первым нарушил молчание, по-видимому продолжая прерванный спор, многозначительно сказал:
— Так что, Поуль, не говори потом, что тебя не предупредили.
— Что? — удивился Поуль. — Что ты сказал? — Он в недоумении оторвался от журнала.
— Тебя что, Поулем звать? — в свою очередь, удивился говоривший.
— Да.
— Ха! Его тоже. — Он ткнул пальцем в сторону своего товарища.
— A-а, понятно. — Поуль улыбнулся.
— Но, между прочим, тебя это тоже касается, сынок, — продолжал рабочий. — Я сказал, не говори потом, что тебя не предупредили. Мы все уже получили предупреждение.
— О чем?
— О чем? О чем же еще можно предупреждать сегодня, дружище? — Рабочий внимательно посмотрел на Поуля, но, поскольку тот недоуменно молчал, перевел взгляд на своего товарища и неодобрительно покачал головой. — Ну вот вам, пожалуйста, еще один, — сказал он. — Господи, да вы что, спите все, что ли?
Поуль с удивлением смотрел, как они неторопливо удалялись, громко стуча тяжелыми деревянными башмаками. Говорят какими-то загадками. Тоже мне, умники.
Он не стал ломать голову над их словами и продолжал читать: «…и кроме того, мы теперь так много знаем о практически неограниченных способностях человеческого организма к приспосабливанию, что этот фактор можно расценивать в качестве надежного противодействия паникерским настроениям определенных кругов. Нет и не может быть никаких оснований для паники…»
— Привет, Полли.
— Наконец-то, Снус. Что так долго?
— У нас была ревизия. Я уж думала, что вообще не вырвусь. Да, Гурли тебе кланяется.
— Ей тоже привет. Скажи, что после мальчишника я зайду за ней.
— Хорошо, обязательно передам. А ты что читаешь?
Он показал сестре журнал. Популярный ежемесячник карманного формата в красивой цветной обложке, на которой изображен развод дворцового караула в парадной форме. — Если хочешь, возьми, когда я прочту.
— Да нет, спасибо. А что, там что-нибудь интересное?
— Иногда кое-что попадается. И пишут здорово, так, что любому понятно. Я вот читаю отличную статейку — какой-то ученый утверждает, что не стоит бояться атомной войны. Говорит, нет никаких оснований для паники. Оказывается, это вовсе не так опасно, как считают некоторые, если, конечно, правильно выбрать место. Хотя все равно, много людей погибнет от радиоактивной пыли. Но способность человеческого организма к приспосабливанию…
Поуль заметил, что мысли Евы где-то далеко, и поспешил закончить:
— Тут сказано, что он крупный специалист в этих вопросах.
— Кто он?
— Специалист.
— Специалист? A-а. Ну что ж, может быть, им виднее. Послушай, Полли, я тут видела на складе мануфактуры такой материальчик для кухонных занавесок! И всего по три сорок пять за метр…
И они перешли к разным метрам, сантиметрам, — в общем к практическим вещам, и болтали так до конца обеденного перерыва; потом каждый вернулся к себе на работу.
Поуль очень любил свою сестру. Они самые обыкновенные люди. Не какие-нибудь там богачи, но, между прочим, живем вовсе не плохо, грех жаловаться.
Поуль работал автомехаником, Ева — продавщицей в кондитерском отделе. Действительно, ничего особенного.
Поуль и Ева выросли в маленькой двухкомнатной квартирке с печным отоплением, в доме, расположенном на длинной оживленной улице, где жили самые обыкновенные люди. На каждом шагу тут лепились мелкие лавчонки, кабачки и другие заведения, то, что газеты называют «их удел». Школу они одолевали сообща. Еве никак не давалось чтение, и ему пришлось порядком с ней попотеть. А она помогала ему с арифметикой, ставшей для него абсолютно непонятной и бессмысленной после порок учителя.