На сей раз она от души развлекалась, слушая диктора «Новостей», потом переключила на «Прогноз погоды». Она сидела одна и улыбалась, сама удивляясь своему состоянию: она как бы отогрелась, и на душе стало в общем-то беззаботно. Никогда прежде ей не бывало так хорошо наедине с собой после выпитой рюмки. Значит, все верно, опыт удался. Не исключено, что она снова сможет ходить на эти противные приемы. При этой мысли она улыбнулась.
Они нашли его состояние вполне удовлетворительным, но рекомендовали пройти закрепляющий курс лечения в специальном санатории, в Ютландии — вместо того, чтобы выписываться сразу домой и переходить на антабус. Требовалось минимум три месяца, чтобы добиться стойких результатов. Она узнала об этом, когда в очередной раз пришла навестить его, и еле удержалась, чтобы не рассказать врачу о тех желтых конвертах с целлулоидным квадратиком, которых накопилось на его столе уже целая стопка: извещения о просроченных платежах, с которыми она просто не знала, что и делать. Но собственные болячки полагалось оставлять за порогом больничной палаты. Самочувствие посетителя никого не интересовало. Она как-то неуверенно кивнула: да, конечно, надо довести дело до конца, раз уж, мол, мы прошли через все это. Она подчеркнула это «мы». Сам же он был на удивление безразличен ко всему, не иначе, они продолжали пичкать его этими своими лекарствами, она его просто не узнавала, так и хотелось встряхнуть его хорошенько, вернуть к жизни. Если б им вздумалось отослать его на Северный полюс, он и тогда не стал бы протестовать.
Три месяца. Она сидела на остановке на площади, где была ее пересадка. Разглядывая кирпичную ограду кладбища, заметила рядом вывеску: АВТОБУС ДО ОЛЬБОРГА ЕЖЕДНЕВНО. Значит, она, видимо, сумеет навещать его там, она и понятия не имела, что отсюда можно доехать автобусом до самого Ольборга. Она чувствовала, что начинает уже тосковать по нему. А может, она просто боялась одиночества. Так и не смогла привыкнуть. Он-то по ней не скучал, ни по кому и ни по чему не скучал. Они его там совсем «отключили». Вздохнув, она просмотрела дома стопку желтых конвертов с извещениями, сняла все, что было у нее на счету в банке, и отправилась на почту. Пришлось простоять в очереди целых пятнадцать минут. Она стояла и старалась заучить наизусть содержание большого плаката, напечатанного красными буквами, чтобы было заметнее.
ПРИЗЫВНАЯ КОМИССИЯ, было написано в заголовке большими буквами. От этих слов, как бывало всегда, мурашки побежали у нее по спине. Вечный страх. Страх потерять его, своего мальчика. Страх, что он может стать пешкой в жуткой игре. Скелеты стоймя в окопах под Верденом — Первая мировая война, кресты под Дюнкерком, бесконечные ряды белых крестов — Вторая мировая. Страх перед новыми, еще более невероятными кошмарами Третьей мировой войны. И как они могут так покорно выстаивать в этих вот очередях. Стоят и ждут, как бессловесная скотина, в затылок друг другу. Ждут, чтобы заплатить свои налоги, внести свою лепту, в частности, и в дело вооружения. Никто не протестует, во всяком случае, из людей ее поколения. Она упрямо перечитывала и перечитывала плакат. ПРИЗЫВНАЯ КОМИССИЯ. Мальчики, родившиеся в один год с ее сыном. Обычные грозные предупреждения в самом низу: в случае неявки и т. д… будто они рабы какие-нибудь… На беседу, имеющую быть после обследования, разрешено являться уже одетыми.
Очередь подтолкнула ее вперед, вечно она зазевается. Призывная комиссия — это еще не самое страшное. Самое страшное, должно быть, это когда приходит повестка. Сколько раз она видела это в кино, и всякий раз у нее сжималось сердце. Мобилизация. Призывная повестка. Самый юный становится вдруг надеждой и опорой страны. Гордые отцы семейств восхищаются военной формой. Матери плачут втихомолку. Обычная скорбная картинка, все по шаблону. Неужели так всегда и будет? Подошла ее очередь. Оказавшись у стены, рядом с плакатом, она достала из сумочки красный фламастер, жирной чертой перечеркнула плакат, быстро повернулась и ушла.