На перроне он внимательно огляделся вокруг. Не пришла-таки. Большинство пассажиров уже двинулись к выходу в окружении родных или друзей. Он двинулся вместе с толпой, вышел на привокзальную площадь и сел в нужный автобус.
Света в окнах не было. Дом стоял мрачный и какой-то заброшенный, он обратил внимание, что сад совсем запущен. А ведь она так любила повозиться в саду. Он даже обрадовался — теперь и ему найдется работенка в собственном хозяйстве. Он вспомнил, что ключи у него где-то на самом дне чемодана. Вот дурак. Но он ведь воображал, что дверь тут же распахнется ему навстречу, и она кинется ему в объятья. Он знал, как она по нему соскучилась. Может, письмо еще не дошло? Порывшись в чемодане, он наконец выудил со дна ключи, открыл и вошел. Огляделся в прихожей, где в полном беспорядке, — одно на другое, — были навешаны ее вещи: зимние и летние, все вперемешку. Непохоже на нее. Вдруг он замер, прислушался. В комнате вроде кто-то был, кто-то там ходил, разговаривал, смеялся тихонько. Рывком распахнул он дверь и кинул быстрый взгляд по сторонам: может, как раз сегодня у нее гости?
Она вздрогнула и уставилась на дверь. Он с трудом узнал ее. Волосы растрепаны, висят патлами, в опущенной вдоль тела руке, — он удивился, — бутылка. До чего же она растолстела! Это она-то, всегда такая стройненькая, и лицо какое-то опухшее. «Совсем опустилась», — подумал он. Она будто перешагнула какую-то грань, разом состарилась: старая и безобразная. Бутылка со стуком упала на пол; то ли всхлипывая, то ли смеясь, она, пошатываясь, шагнула ему навстречу.
Он распахнул дверь на веранду: его мутило от запаха портвейна и коньяка. От нее мутило. И раздражал этот жуткий беспорядок в комнате. Там, в санатории, он привык, чтобы со столов все было убрано, вещи попрятаны по шкафам. Тогда ему казалось там очень неуютно, как-то холодно и безлико. Теперь же он невольно сравнивал.
Он наблюдал, как она снова попыталась приблизиться к нему, натыкаясь на софу, стулья. Не так уж долго он там и пробыл, но какая чужая показалась она ему, будто и не она вовсе. Запах спиртного, которым она дохнула на него, оказавшись рядом, был просто невыносим, он отвернул лицо, и руки сами собой бессильно упали. Она же заискивающе улыбнулась ему, отводя с лица спутанную прядь волос.
— Ну, вот ты и пришел… — Она взглянула на него с какой-то несвойственной ей прежде хитрецой. — В самый раз выпить по маленькой, а?
Ютте Борберг
(р. 1917)
ОПЕРАЦИЯ
Перевод П. Мамонова
Последнее слово оставалось, естественно, за родственниками. Сама она уже не в состоянии была принимать какие-либо решения. «Во имя науки» — про эту науку им прожужжали все уши. Они были в полнейшей растерянности. Может, и в самом деле ей будет лучше? Но все-таки операция… Как она перенесет ее, не станет ли в результате совсем беспомощной. Они собирались вместе, долго, до изнеможения спорили, причем все сводилось в общем-то к одному-единственному пункту, а потом расходились, так ничего и не решив. Всякий раз они застревали на одном и том же: кому-то ведь придется ухаживать за старухой после операции, а это, может статься, будет совсем не просто, если даже теперь она доставляет столько хлопот, поэтому в первую очередь следовало представить себе, как бы она сама к этому отнеслась, если бы сумела оценить ситуацию, что же до интересов науки, так это их просто не касалось.
Понятное дело, она не принимала участия в этих разговорах, все начиналось лишь после того, как ее укладывали спать и включалось радио, чтобы, не дай бог, ни словечка не проникло сквозь тонкую перегородку между ее спальней и комнатой, где происходили совещания.
Однажды, во время очередной, всем надоевшей дискуссии раздался телефонный звонок, и вышло так, что окончательное решение было принято за считанные секунды. Тот, кто первый взял трубку, и вынужден был дать окончательный ответ, всем прочим оставалось лишь молча кивать и соглашаться. Разговор закончился, и все как-то сразу успокоились и даже повеселели, заговорили громко, кто-то засмеялся, и ни один из них не заметил, как она появилась в дверях. Высохшая, маленькая и сморщенная, закутанная в старую ночную рубашку, которая давно ей стала велика, возникла она перед ними, словно по волшебству. Хоть бы повернулась дверная ручка или дверь, что ли, скрипнула… Этот слабый голос никак не мог пробить себе дорогу сквозь общий гам, но, как только они поняли, что она пытается что-то сказать, стало тихо, так тихо, что каждый услышал собственное дыхание. И тогда она повторила свой несложный вопрос: «Что случилось?» Что случилось? Как ей объяснить? «Ну, видишь ли, мы как раз обсуждаем… мы вроде бы решили…» Нет, совершенно невозможно вот так вот взять и сказать ей о принятом решении, лучше как-нибудь потом, в спокойной обстановке, пусть уж кто-нибудь один… Потом. А пока они сказали ей, что просто решили сегодня собраться, потому что вряд ли теперь смогут видеться так часто, как прежде, своего рода прощальная вечеринка, у всех накопилась масса дел, и кто знает, когда еще удастся встретиться. Она впервые слышала, что они часто собираются вот так вместе, хотя сборища происходили в ее собственной квартире, нет, она и понятия не имела о каких-то там их сборищах, просто ей досаждала излишняя суета вокруг нее, она чувствовала ту тревожную атмосферу, что окружала ее в последнее время, сегодня вот дошло до того, что она даже не смогла уснуть. Она попросила их уйти. Ну и ну! А они-то были уверены, что ей только приятно видеть их подле себя. Ведь именно поэтому они и назначали встречи не где-нибудь, а в ее доме, мол, сделаем заодно доброе дело, навестим старушку. А там побыстрей уложим ее спать и спокойно все обсудим. «Лучше бы вы все ушли», — повторила она свою просьбу и добавила, что в последнее время ей хочется покоя и только покоя, что вот здесь — она дотронулась пальцем до седых и редких волос — только усталость и пустота, пустота и усталость. Все поняли, что момент настал. Пусть самый решительный из них встанет и объявит ей наконец то, ради чего они собрались здесь. И он встал, шагнул к ней и принялся, — быть может, чуточку излишне вкрадчиво, — объяснять ей, что ее состояние их тоже очень тревожит, обидно, что она так сдала, а ведь какая у нее была память, просто исключительная. Обидно и нелепо. Вот они и решили переговорить с одним врачом, и тот утверждает, что теперь делают такие операции, которые полностью восстанавливают умственные способности, и что она скажет насчет такой операции?