Но что это? Там, в глубине, загораживая проход, стоит какая-то компания. Что они здесь делают? Молча стоят, ждут кого-то. Может, ее?
Узнала коренастую фигуру Мищенко. Папироска слабо освещала его полные губы, на голове — кубанка. Интересно, как он выглядит без кубанки?
— Кого ждете? — миролюбиво спросила Регина Чеславовна.
— Вас, — ответил Мищенко и выплюнул папиросу.
Остальные молчали, отворачивались, прятали лица. Какие-то другие, не школьные его товарищи.
— Зачем?
— Убить хотим... — Голос насмешлив, это обычная его манера. Но и враждебен. Он, конечно, способен не только бахвалиться.
— Ну что ж, хорошее дело — учительницу убить. Фашисты тоже с этого начинали: убивали коммунистов, потом учителей... — ответила ему в тон.
Молчание. Пошла прямо на них. Игорь стоял на месте, другие — кто,
она не знала — отступили к забору. Остановилась.
— Мальчик, ты забыл, что за моей спиной Освенцим...
Глава вторая. КОМПАШКА
1
— За речкой, за рощей... — Клара начинала высоким тонким голосом.
Густым, низким подхватывала Ника, а потом — все, кто как умел, в лад и не в лад, но дружно, задорно. Озеро далеко, без песни не доберешься, а купаться всем хочется.
Клара любила запевать, любила это состояние приподнятости, когда поешь, любила, как запевала, идти впереди, рядом с вожатой. Песен она знала много, пела охотно, вытягивала всех, когда песня сникала и переходила в невнятное бормотание, увлекалась, задирала голову, втыкаясь носом прямо в солнце, зажмуривая глаза, чтоб, не видя его, ощущать его горячую ласку.
Тонкий голос Клары опирался на голос Ники и, хотя был ярче и звонче, терялся и дрожал, когда Ника замолкала. Иногда они пели только вдвоем, совсем не походные песни. Песен этих почти никто не знал, хотя это были очень хорошие песни. Иногда их пели родители Клары. У Клариного отца приятный тенор, у мамы — такой же высокий, тонкий, немного резковатый, как у Клары, голос, для дуэта они не очень подходили, но все же как-то прилаживались друг к другу, пели хорошо, задушевно; видно было, что все, о чем они поют значительно и дорого для них.
Как-то Клара начала напевать одну из этих песен, Ника подхватила. Почему-то и Ника их знала.
Расшумелся ковыль, голубая трава,
голубая трава, бирюза,
Ой, геройская быль, не забыта, жива,
хоть давно отгремела гроза...
Или вот эта:
Маруся Бондаренко лежит в степи глухой
В походной портупее и шапке боевой...
А про маленькую девушку в солдатских сапогах выучили все, и когда Клара запевала, подхватывал весь отряд:
И рядом с нами в кожаной тужурке,
В больших изодранных солдатских сапогах
Шагала гордо женская фигурка,
Шагала девушка с винтовкою в руках...
Эта девушка была такого же маленького роста, как Клара, она погибла, защищая знамя, а кто-то вот сложил про нее песню.
Хотя и Клара, и Ника, и другие девочки в их отряде вышли из пионерского возраста — все они перешли в девятый класс, — им было очень хорошо в лагере. Ведь из-за войны ездить в пионерские лагеря не пришлось.
Лагерь занимал несколько деревянных дач в центре курортного городка, расположенного неподалеку от областного центра. Когда-то здесь жила польская буржуазия, пила прославленную воду «нафтусю» и «юзю», потом лечили свои печени и почки немецкие офицеры. Сейчас большинство дач пустовало, курортные сооружения разрушены, запущенный парк переходил в лес, густо поросший орешником и ежевикой.
Пионеры «паслись» в лесу, идя на озеро и обратно, набирали мягких, еще молочных орешков, потом перебрасывались ими с мальчишками, которые жили в соседней даче.
Озеро тоже было запущено: купальни разбиты, доски на искусственных деревянных пляжах, разбросанных по всему озеру, подгнили; на глубоком месте стояла вышка для прыжков, но очень высокая, ребятня прыгала с ее нижних этажей.