Танец смерти прервался протяжным воплем агонии; красный в последний раз принялся неистово бить крылом, подметая землю. Когда белый петух снова поднялся на ноги, он уже стоял один.
Хозяин осторожно поднял на руки победившую птицу и погладил ее. Сквозь грязные перья сочилась кровь и капала на землю. И хозяин и зрители как будто прозрели, поняв, что это была ее собственная кровь.
Благородный гребешок оказался разодран надвое, кровь густо окрасила один глаз. Приподняв испачканные в земле перья, хозяин белого увидел на его теле глубокие раны — красный петух сражался доблестно.
Матео приник к шершавому стволу мангового дерева, чтобы не свалиться вниз. Он почувствовал какую-то тяжесть в животе, наверное оттого, что поел зеленых плодов манго рано утром. Руки и ноги покрылись холодным потом, дыхание застревало в горле. Глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит.
Внезапно раздался резкий звук ружейных выстрелов в воздух и топот бегущих ног. «Никто ни с места! — прокричал кто-то. — Полиция!»
«Облава! — заорали в толпе. — Бежим! Спасайся!»
Матео, застыв на дереве, смотрел, как жестоко разгоняли людей. Ему был хорошо виден хозяин белого петуха, который явно колебался, поглаживая окровавленные перья, а затем схватил птицу за ноги и изо всей силы закинул ее в заросли сахарного тростника подальше от поляны. Потом он вытер испачканные в крови руки носовым платком и остался спокойно, даже с каким-то безразличием, ждать, когда полицейская сеть загребет их всех.
Раздалось беспорядочное кудахтанье петухов, которых засовывали в один большой мешок, — «вещественное доказательство», как сказал кто-то. Его потащил здоровенный детина в униформе. Послышалось шарканье босых ног по земле и мягкой траве. Матео был доволен, что поднявшийся ветер заглушал все это шелестом листвы. Это помогло ему унять волнение.
Вскоре в долине снова наступила тишина. Матео спустился вниз со своего насеста, постоял немного под деревом, чтобы перевести дух. Ему казалось, что он остался совсем один в этом странном зеленом мире. Ничто не говорило о том, что всего полчаса назад неистовство и смерть царили здесь, в этой зеленой чаще, если не считать темных пятен, испещривших коричневую землю, покрытую мозаикой солнечных бликов и листьев.
Солнце приятно согревало мальчика, когда он вышел из тени мангового дерева и медленно побрел по зеленой траве. На краю тростникового поля он остановился. Раздвинув высокие стебли тростника, ступил в пугающее глубиной переплетение растений, ноги утопали в сухих листьях, заполнивших все внизу.
Матео продвигался осторожно сквозь эту буйную растительность, покуда не наткнулся глазами на то, что разыскивал — сверкающие белые и красные пятна. Он опустился на колени и медленно пополз дальше.
За шаг от упавшей птицы он остановился, его руки уперлись во что-то влажное. Крошечные радужные блики играли на белом оперении там, где лучи солнца проникали сквозь плотно растущие стебли. Рассматривая птицу, мальчик старался не глядеть на небольшую лужицу крови, образовавшуюся под ней. Вдруг крылья неистово застучали по земле — он даже подпрыгнул от неожиданности. Жизнь упорно не хотела покидать израненное, агонизирующее тело. Некоторое время спустя он набрался храбрости и погладил умирающую птицу. Все еще красивые перья излучали тепло, а ноги, теперь беспомощно торчавшие в воздухе, по-прежнему выглядели упругими и сильными. Ему становилось как-то не по себе, когда птица шевелилась, открывая большую рану на голове, полученную, наверное, от падения на твердые стебли тростника. На изуродованный гребешок и жалко вздрагивавшие сережки страшно было смотреть.
Матео осторожно поднялся — ноги плохо его слушались — и подобрал с земли птицу. Он держал в руках дрожавшее тело петуха и нежно гладил окровавленные перья. Ему бросилась в глаза шпора, красновато сверкнувшая на ноге, потом его взгляд снова вернулся к безвольно поникшей голове. Он осторожно поворачивал эту голову до тех пор, пока ему не удалось заглянуть в полузакрытые глаза петуха.
Он не выдержал, отвернул голову птицы, чтобы не видеть больше ее глаз, горло его сдавили рыдания.
