Вообще-то Бони был редкий мастак по части метания ножа. Он без труда попадал им в монету с четырех шагов, и в монете, в самом ее центре, оказывалось аккуратное отверстие. У него была привычка метать нож в тараканов и ящериц, разрубая их на части. Однажды он метнул нож в бродячего кота, донимавшего его ночными криками, и с мамой случился обморок. «Выгони ты его, — твердила она отцу. — Пусть возвращается домой!» Отец отобрал у Бони нож и велел вести себя прилично. Отец Бони был неверующим и завещал после смерти — а умер он за три года до войны — поставить на его могиле статую дьявола. Так до сих пор и возвышается на кладбище в Батангасе фигура черта с длинным хвостом, острым, как стрела; сам он, величественный, черный, глаза и подмышки огненно-алые, царит над скорбящими ангелами и белыми крестами. В день поминовения усопших Бони в одиночестве навещает могилу, выпалывает сорняки и протирает черта до глубокого глянцево-черного блеска.
Мистер Соломон занял бывшую гостиную сеньоры Бандана. Он повесил на стену распятие и шляпу, запер дверь и никогда больше ее не отворял. Мистер Соломон владел обширными соляными приисками в Булакане, и его мечтой был контроль над соляным рынком Манилы. Перед самой войной он конкурировал даже с китайскими купцами, которые соглашались на те цены, что он назначал. В Великой соляной войне случались периоды, когда мешок соли стоил десять сентаво.
Четверо его сыновей ушли в партизаны после падения Батаана[51], и он дорого за это заплатил. Японцы конфисковали его соляные копи, а сам он попал в число граждан, которых кемпейтай[52] травила особенно нещадно; тогда-то он и попросил моего папу, своего старого друга, приютить его — вот почему он оказался в нашем доме.
Мистер Соломон проводил дни в гостиной сеньоры Бандана, глазел в окно и молчал. Он слушал песни ребятишек из детского сада; он наблюдал, как Сато-сан кормит племянника и племянницу; он бросал монетки в шляпу фокусника. Но еду мы должны были спускать ему на специальном лифте. Мой брат Рауль и я ворчали, когда нам выпадало доставлять ему еду, особенно если это бывал горячий суп, но мама требовала, чтобы мы были терпимы к мистеру Соломону, потому что это человек, который «прошел сквозь огонь испытаний». Единственный раз мистер Соломон покинул свою комнату, чтобы научить нашего папу готовить свинину. Сначала он натер свежий окорок солью, потом принес шприц и напитал красное мясо селитрой и другими консервантами. Потом он запаковал окорок и наказал маме хранить его три месяца в холодильнике. Мама сказала, что мистеру Соломону, наверное, надоела рыба.
Когда к нам переехали Эден и Лина, я перебралась спать к маме в комнату. Сестры были домовитые и быстро придали моей комнате прелестный вид, повесив ситцевые шторы и покрыв кровати вышитыми покрывалами. Под кроватью они держали множество коробок с консервами, главным образом с молоком для ребенка Эден. К стропилам была подвешена корзина, и в ней спал ребенок.
Отец Лины и Эден был братом моего отца, и обычно они жили в Кабанатуане, где держали рисорушку. Детьми мы нередко играли в бейсбол на цементной площадке возле амбара, когда перед войной ездили в деревню на каникулы. Их мать держала ресторанчик под названием «Отдых у Эден», где подавали густой динугуан[53] прямо из глиняного котла. Тетушка Канденг совершила ошибку — она вечно играла в любимчиков. От нее только и слышали: «Эден прелестна, Эден выпускница, моя дочь Эден…» О Лине ни слова. Лина гоняла по округе в драных платьях и играла в cara y cruz[54] с парнями, работавшими на рисорушке. На восемнадцатилетие Эден сняли сад на крыше муниципалитета и устроили грандиозный бал. Платье было заказано в Маниле и стоило триста пятьдесят песо. Местная косметичка целый день трудилась над ее лицом и прической. Они прислали нам фотографию 8×10 — «дебют Эден» — с рисованным водопадом на заднем плане.
51
Батаан — полуостров на острове Лусон, взятый японцами в апреле 1942 г. после упорного сопротивления американо-филиппинских войск.
52
Кемпейтай — японская военная жандармерия в странах ЮВА, оккупированных Японией во время второй мировой войны.
53
Динугуан — блюдо из нарубленных кишок и свежей крови крупного рогатого скота с уксусом, чесноком и пряностями.