— Я свечу зажгу, пускай горит, пока тебя нет, — сказал он, направляясь в комнатку, где она хранила их хозяйство.
Она достала красный зонтик.
— Папа…
— Что, дочка?
— Прошу тебя. Не надо говорить там про революцию.
Не успел он ответить, как она уже спустилась с крылечка, и вскоре послышались ее шаги на гравии. Он снова прилег на кровать, прислушиваясь к улице, мечтая о выпивке.
К тому времени, как в кабачке появился с медалью на груди Сантьяго, Де Пальма успел пропустить уже не одну чарку. Старый продавец сампагиты уже одурел от речей и водки, и с каждым глотком лицо его все больше дряхлело. Странное было это зрелище — его фигура на бамбуковой скамейке, его нелепые бакенбарды и надоедливая бессвязная болтовня о событиях прошлого века. Более молодые пьяницы старались держаться подальше от этого оборванца, тратившего свои с трудом заработанные гроши на угрюмого старого ветерана, который, принимая от него угощения, платил одной лишь бранью. Прославленные герои своего времени, они, как близнецы-патриции, окруженные стивидорами, крепко держались друг друга.
— Ну как, мой вестовой из Малолоса? Все еще подсчитываешь потери на поле сражения из-за десяти тысяч сребреников?
Сантьяго усмехнулся:
— А язык-то, я вижу, у тебя уже развязался.
— А что? Мое право.
— Нечего зря болтать-то. Не в духе я.
— Нищий ты духом.
— Да поможет мне водка.
— В разгар битвы мой вестовой из Малолоса, как всегда, попал в засаду, и войско конгресса потеряло его.
Сантьяго взял протянутую Фермином жестяную кружку и стал пить жадными глотками, ощущая, как тепло разливается по желудку. Потом перевел дух и облизал губы.
— Нынче уж не та водка, что прежде.
Де Пальма тоже выпил, издав громкое бульканье.
— Выдерживать ее теперь не умеют. Эти перегонные аппараты… преступление.
Так они, («Los grandes») aficionados[71] Погибшей Республики, сидели, взволнованные воспоминаниями, стирающие эпитафии на мраморе, исправляющие историю, неуклюжие и достоверные, суровые и беспокойные, единые и разделенные — будущее в прошедшем.
— Помнишь, как мы читали Карлейля? — со вздохом спросил Де Пальма.
— А помнишь Майорку? — перебил его Сантьяго.
— Ayuntamiento?[72]
— Крепость?
— Оружие?
— Договор?
— Домек?
— Соррилья?
— Пасиг?
— Янки?
— Тележки?
— Бинондо?
— Театр?
— Оперу?
— Ассигнации?
— Дело?
— Запрещенную литературу?
— Парки?
— Puñal?[73]
— Мошенников?
— Гулящих женщин?
— Фанданго?
Де Пальма хмыкнул и показал рукой на нищих, заполнивших улицу.
— Взгляни, сколько голодных развелось: точно болезнь на посевах риса.
Сантьяго посмотрел на женщин и детей, ритмично раскачивавшихся вместе с корзинами на пыльной дороге, стонущих и просящих только одного: риса! Рис — притча во языцех, больная проблема города. Кругом только и разговоров что о рисе — вареном, жареном или сыром, да о крупице соли. Риса теперь не бывает даже на свадьбах.
Сантьяго смотрел на набережную, на тела людей, вытянувшихся в линию от пожарного гидранта до зернохранилища, слушал разговор прохожих о Бомбе.
— В наше-то время Бомбы не было, а, caballero[74]? — сказал он.
Продавец цветов снисходительно улыбнулся:
— Бомбы всегда были, Сантьяго. И всегда будут.
— А где Рубен? — спросил Сантьяго, озираясь по сторонам. Ему был нужен союзник в споре.
— Нельзя остановить прогресс. Такова воля нашего создателя и ученых.
— Когда-нибудь я сделаю людей свободными.
— Брось, caballero. Твое дело — водку пить. Что бы ты ни делал, Бомба все равно упадет. Спроси тех, кто ишачит за корзину риса. Спроси матерей. Спроси детей, Бомба у них в животах. И в ломбардах.
— Это не так!
— Нет, так. Она все равно что бог, которому наплевать на нас.
— Ты что, viejo[75], веру потерял?
— Я моложе тебя на два месяца, — сказал Де Пальма.
— Ты, брат, не отвлекайся от темы.
— Веру, говоришь?
— Мы же за нее боролись!
— Мы за Человека боролись.
— А разве это не вера? Человек — не религия?
— Человек храбрится, лежа в больнице, врачи лечат его, как могут, чтобы возродить в нем, одиноком, память о прошлом. Он царствует в кресле-каталке, дожидаясь дня и тоскуя по ночи. Не люди уж мы — ни ты, ни я. От Человека только и осталось что слабость в руках и ногах, да седина в волосах.