Выбрать главу

— Эдро, Эдро, это ведь последняя память о твоих родителях, — говорили ему старики. — Неужели ты и ее пустишь на петухов?

— А бог знает, на что толкает, — отвечал Ба Эдро. — Родители, может быть, меня бы поняли. На петухов я извел все наследство, остался только дом. Может, теперь повезет — отыграюсь.

Племянник все же купил дом и, как человек честный, предложил Ба Эдро жить с ними. Но через неделю после продажи старик занемог, да так, что ни рукой, ни ногой не мог шевельнуть. На докторов да на уплату старых долгов пошли все деньги, вырученные от продажи дома. Пришлось даже распродать всех его петухов, кроме одного черно-белого бойца, его тезки — ибо звали этого петуха тоже Святым Петром. Но все было напрасно, старик всерьез собрался умирать. Однако до последней минуты он только и говорил, что о своем единственном петухе. Перед смертью велел он позвать старосту Асионга, своего старинного приятеля.

— Эх, Асионг, — сказал умирающий, — не будь я так плох, я бы завтра выпустил Святого Петра на арену. Я в него верю. Мне бы хоть на часок подняться — вот увидишь, он не подведет. Тогда мне не придется умирать в такой нищете.

Но то были последние слова старого петушатника. В деревне потом говорили, что в тот момент, когда Ба Эдро испустил дух, Святой Петр издал такой боевой клич, что всех переполошил.

Староста Асионг весь тот день ходил в глубокой задумчивости. Заметили только, что он не расставался со Святым Петром, которого отвязал сразу же после смерти друга. А на другой день в муниципальном центре должны были состояться грандиозные бои — те самые, на которых мечтал побывать старый петушатник. Но увы, в день боев его должны были хоронить.

Староста Асионг исчез с утра вместе со Святым Петром, хотя именно он должен был распоряжаться похоронами.

— Видно, понес продавать последнего петуха покойничка, — решили в деревне.

Солнце уже начало клониться к западу, когда решили, не дожидаясь главного распорядителя, снарядить Ба Эдро в последний путь. Тело положили в дешевенький гроб и уже собрались было нести его на кладбище, как вдруг послышался стук колес приближающегося экипажа.

— Да это же катафалк похоронного бюро из города! — удивленно воскликнул кто-то.

И действительно, это был похоронный экипаж, за наем которого надо было платить огромные, по деревенским меркам, деньги.

Катафалк остановился возле дома, и с него спустился Асионг, держа в руках мертвого Святого Петра.

— Где это ты был, староста? И что все это значит? — спросили его.

— Был я в городе, где выполнил последнюю волю своего друга — пустил на арену Святого Петра.

— И как?

— Там собрались все петушатники, и я сказал им, что их вождь умер, а перед смертью хотел все поставить на Святого Петра. Тогда они тоже все поставили на него. И не ошиблись. Святой Петр, смертельно раненный, мертвой хваткой вцепился в шею противнику, и тот тоже сдох. Победу присудили нам. На выигрыш я и нанял катафалк. Пусть душа Ба Эдро радуется на небесах.

Тело Ба Эдро переложили в дорогой гроб, туда же поместили останки Святого Петра, и пышная процессия медленно двинулась к кладбищу.

А в деревне годы спустя говорили о Ба Эдро — самом заядлом петушатнике из Таринг Манока и о Святом Петре — лучшем бойцовом петухе всех времен.

Доминадор Б. Мирасоль

В КОГТЯХ ОРЛА

© Перевод — издательство «Художественная литература», 1981 г.

Перевод И. Подберезского

Я направлялся к высокому, видному издалека зданию, в котором размещалось правление торговой фирмы — там работал Ансельмо, друг детства. Я давно уже не видел его, и он настойчиво просил меня зайти. На здании красовался двуглавый американский орел — он словно высматривал очередную жертву. Время перевалило за полдень, и бриз, дувший от Манильской бухты, уже поднимал столбы пыли. Пыль толстым слоем оседала на одежде, набивалась в волосы. Мои туфли скоро стали совсем серыми.

Я ускорил шаги и спустя несколько минут уже входил в комнату на первом этаже. Увидев меня, Ансельмо встал из-за стола и, улыбаясь, вышел мне навстречу.

— Вот и ты наконец! — приветствовал он меня. — Идем, пообедаем вместе.

Мы отправились в ближайший ресторан. За обедом Ансельмо больше молчал, что было очень непохоже на него. Казалось, его мысли витали где-то далеко.

— О чем ты думаешь? — спросил наконец я.