Какое-то мгновение она еще колебалась. Ей даже показалось, что лицо тетушки Маринг помрачнело под ее взглядом, но она быстро схватила со спинки стула темный платок и покрыла им голову. С бьющимся сердцем спустилась по ступенькам и медленно побрела, освещаемая луной, к дверям дома Карьо.
Сначала будто сладкий сон окутал ее, принеся облегчение. Она уже не кашляла. Спал жар, прошла дрожь, охватывавшая все тело. Сон надолго успокоил ее. Ветер весело играл отсветами керосиновой лампы, висевшей над старым шкафом.
Тетушке Маринг захотелось пить.
— Меньянг[4]… Меньянг… — тихо позвала старая женщина.
Повернувшись на бок, тетушка Маринг посмотрела на бамбуковую лежанку Клемении у окна, но девушки там не было. Тогда она повернулась на другой бок и взглянула на приоткрытую дверь, грубо сплетенную из бамбуковых полос. «Итой, пожалуй, еще на реке», — подумала про себя тетушка Маринг. Решив, что Клемения спит в другой комнате, она закрыла глаза и постаралась снова заснуть. Но вскоре почувствовала, что отсветы пламени керосиновой лампы над старым шкафом пляшут у нее на веках. Движения пламени были очень медленными, и больной вдруг показалось — они что-то говорили ей, в них был какой-то смысл. Она не почувствовала страха, лишь старалась понять этот смысл, пока не открыла глаза. Но там, в другом конце хижины, не было ничего необычного.
Поспешив отогнать от себя дурные мысли, тетушка Маринг стала думать об Итое. Закрыв глаза, представила, что стоит на берегу и смотрит на своего мужа, по пояс в воде тянущего за собой сеть, полную рыбы. «Да, конечно, он придет еще не скоро. Он будет на реке очень долго, до утра, и это все из-за меня», — подумала она.
Тетушка Маринг повернулась на бок и вновь увидела свет над старым шкафом. Пламя едва колыхалось. Снова нахлынули воспоминания, она не хотела гнать их прочь из своей памяти. Она не испытывала страха и терпеливо ждала — скоро кто-нибудь придет. Позвала Клемению, но ее не было. Совсем одна в доме — Итой всегда рыбачит по ночам, да и Клемения стала уже взрослой. «А не часто ли слышал Карьо разговоры о нашей дочери, когда бывал поблизости от дома?» — подумала вдруг тетушка Маринг.
Подумав о тех трудностях, которые ждут ее дочь в будущем, она спросила у бога, сможет ли Клемения остаться непорочной в такое тяжелое, неспокойное время. Не лучше ли было бы, если бы она пока оставалась ребенком, а выросла потом, после этой войны?.. Тетушка Маринг даже усмехнулась про себя такой чуши. Мысли как в бреду — наверное, смерть уже совсем рядом. Она бы рассмеялась, но боль в груди мешала ей это сделать. Она стала напряженно прислушиваться к своим ощущениям и вдруг почувствовала, что ей становится все труднее дышать. Попробовала дышать глубже, но боль быстро распространялась в груди, захватывая горло. Она вдруг закашлялась — отрывисто и сухо, но это продолжалось несколько секунд, и скоро старая женщина снова тихо лежала, прикрыв глаза. Ей хотелось заснуть, чтобы не чувствовать боли в груди. Но, словно в насмешку, по векам тетушки Маринг вновь заплясали отсветы пламени керосиновой лампы. Их движения были медленными, они как будто давили на глаза. Посмотрев на свет, она заметила, что колебания язычков пламени напоминают конвульсии задыхающейся рыбы. «Еще немного, и свет погаснет, — подумала старая женщина. — Только бы Итой вернулся раньше».
Опять стала донимать жажда, которая мучила ее, когда она проснулась. Во рту все пересохло. От кашля пить хотелось еще больше. Она повернула голову к комнате Клемении и позвала: «Меньянг… Меньянг…» Голос ее звучал хрипло и тихо. Снова и снова звала тетушка Маринг, громче и громче, пока не закашлялась. Вдруг свет над шкафом замигал и потух. И в ту короткую секунду, когда она перестала кашлять, словно порыв свежего ветра ворвался в мысли больной женщины, принеся с собой горькое прозрение: она осталась совсем одна! Одна… Но ей так хотелось верить, что Итой уже сидит на ступеньках дома, а Клемения вот-вот проснется и выйдет из комнаты…
Понемногу приступ кашля прошел, выровнялось дыхание, отпустила боль в груди. И луна, спустившаяся с гор, точно опытный искуситель заглянула в раскрытое окно.
БЕЗЖАЛОСТНЫЙ ГОРОД