— Холодно? — спросил полковник.
— Муравей пробежал по ноге.
— Не может быть. В машине нет муравьев.
— А как муравей пробежал по ноге Петри! Вот он перепугался тогда! Вбежал и орет во все горло. Я спросила, что за беда? Он был так потрясен, никак не мог сказать, что случилось. Потом сказал. Муравей перебежал на меня. Мальчик был в совершенной истерике. Так испугался крошечного муравья, подумай только!
— Потому ты и смеялась? — спросил полковник.
— Разве я смеялась? Не начинай сейчас опять.
Они были посередине деревни, у кирки. Мороженщица ушла, но оставила тележку у дороги. Возле кооперативной лавки была стоянка такси. Там пустовала машина. Пелтола решил затормозить. Оба мальчика спали как придется. Старший во сне скреб ногу младшего, — может, думал: моя нога. Чесанье не прекращалось. Младший бормотал. Девочка не спала, она держала голову очень прямо.
— Ну так, — сказала госпожа, — поедем-ка мы на такси.
— На такси? Тут же у нас бесплатное такси, — сказал полковник. — Поедем обратно к пристани.
— Это, конечно, неплохо, не нужно пока будить мальчиков.
Пелтола подумал, что с таксистом поступили несправедливо, но его утешало, что тот ничего об этом не знал.
Пелтола повернул машину на самом широком месте, между лавками. Фары осветили лавки внутри и вывели черные тени вдоль стен, наклоненные вправо. Потом лучи пошарили в отдельных комнатках подальше и среди дворов замерли, высветив молодую пару на обочине. Они отделились друг от друга, девушка повернулась спиной. Парень пытался закурить.
Чтобы мальчики не упали с сиденья, Пелтола ехал осторожно. Отблески фар поворачивались медленно, как спящий в кровати. Временами они устремлялись на то же самое место, уточняли картину, сужали и приближали ее. Жена ощупывала лицо полковника. Он взял в рот ее пальцы и удерживал их.
— Вот так так, — заметила девочка, — мы едем обратно.
Мать хихикнула.
— Папа, мы едем обратно, — повторила девочка.
Машина шла, как парусник при попутном ветре, беззвучно покачиваясь. Порой она осторожно замирала на месте, но никто этого не замечал. Когда Пелтола это обнаруживал, она начинала двигаться. Полковника можно было бы казнить, изнасиловать его жену, задушить детей, и они ничего бы об этом не знали, только надо суметь проделать все это как можно медленнее, недели так за две; но такие чары держатся только до того, как их начнешь замечать. Жена вынула свои пальцы изо рта полковника и вытерла их о спинку сиденья.
— Приехали? — спросил полковник.
— Да, господин полковник, — сказал Пелтола и остановил машину поближе к лодке.
— Спасибо, что прокатили, — поблагодарила полковница и вышла наружу.
Пелтола обошел машину и открыл вторую заднюю дверь. Девочка пошла к нему на руки. Он поставил ее на землю.
— Мальчиков будить? — спросила полковница.
— Перенесем их в лодку, — сказал ее муж и вышел из машины. Он поднял сына с переднего сиденья и взял его на руки. — Возьмите вы старшего, — велел он Пелтоле.
Пелтола взял. Тот побрыкался у него на руках, но успокоился, когда хватка окрепла. Госпожа нашла свои ботинки на обрыве; один за другим все спустились к лодке.
— Садись на корму и возьми Петри на руки, Кирси сядет на нос и возьмет Якко.
— Кто гребет? — спросила жена.
— Нижеподписавшийся, — сказал полковник.
— Этого я что-то не понимаю.
— Посторожите-ка мальчиков. Если они проснутся, то свалятся за борт. Не сообразят, где находятся. Оттолкните лодку.
— Есть, господин полковник.
— Конечно, мы бы справились, — сказала мать. — Кирси охраняла бы мальчиков.
— Сейчас так темно, вот наскочите на камень и утонете.
— Здесь же нет никаких камней, — проговорила госпожа.
— В Пяйянне полно камней, — сказал полковник, — раньше здесь были пороги длиной сто двадцать километров.
— Кто вернет нам лодку? — спросила супруга.
— Та, кто про это сейчас спрашивает.
— Теперь я понимаю, — сказала она.
Пелтола оттолкнул лодку от берега и пошел к машине; он закрыл все двери, за машиной справил нужду и сапогом нагреб сверху песку. Потом вернулся на край обрыва. Лодка была еще всего в трех метрах от берега.
Земля была черной, вода белой. Кильватер лодки был черной лыжней на белом снегу. Круглые следы весел рождались одновременно по обе стороны, как следы лыжных палок. Лодка покачивалась, словно пустая бочка. Около киоска было неспокойно, как будто лесок за киоском стремительно надвигался, но белое здание кооперативной лавки было ясным, как свидетельство об окончании народной школы. Его широкий фронтон с двумя шестистекольными окнами был невозмутим. На окнах стояли цветы в горшках. За ними скрывалась невидимая женщина, снявшая с себя всю одежду. Травы и листья исходили благоуханьем, благоухали и пыль, и песок на дороге и на дворе. Пыль еще не осела на землю. Крохотные песчинки держались в воздухе. Лодка вошла в тень островка, ее кильватер стал из черного белым.