Урпо начал писать мелом на черной доске меню:
Печенка 2 мк[49]
Салака 2 мк
Лососина 2 мк
— Есть ли у тебя лососина-то? — спросила Лизбет.
— Есть.
— Не видала я лосося.
— А у меня и не было целого лосося. У меня только часть его. Если кто сомневается, могу показать.
— Дал бы попробовать, какой на вкус.
— Он безвкусный.
— Все имеет свой вкус.
— А вот этот безвкусный.
— А я ходила танцевать, — вдруг вспомнила Лизбет.
— Сколько раз? — спросил Урпо.
— Один раз. Там была девчонка, так с нее что-то упало во время танца. Пинг-понг. В другой раз один музыкант стал икать. Он дул: Тоо-тотото. Он выходил пить в бар. С этого и началось.
— Значит, два раза, — подсчитал Урпо.
— Ах, какой ты противный!
— Подставь губки, — попросил Урпо.
— С такой стати?
— Давай, ну.
Урпо начал подвигаться к Лизбет, раскинув руки. Лизбет пятилась от него. Урпо попробовал перескочить через стул, но встал на него. Он стоял и смотрел на все вокруг и на Лизбет.
— Отсюда я вижу тебя сразу и спереди и сзади, — сказал он.
Вошел Гаральд в резиновом плаще, разорванном на спине сверху донизу. Гаральд держал руки в карманах. Руки дрожали так, что казалось, будто он дрался на кулаках. Он сел на стул, и стул начал содрогаться, а когда он опустил локти на стол, то и стол закачался.
— Это Гаральд. Иди-ка побыстрее в кухню. Женщины и дети прочь, — сказал он Лизбет.
— Бутылку пилснери, — пробурчал Гаральд.
Лизбет выскользнула в кухню. Урпо сошел со стула и подошел к Гаральду.
— Покажи, какими крупными деньгами собираешься платить?
— Захвати заодно и вторую бутылку.
— «Поодиночке, поодиночке, господа хорошие», сказала девица, когда в понедельник начала коров доить.
Гаральд выложил на стол бумажную марку. Осторожно вытянул он руку вдоль края стола. Урпо взял бумажку двумя пальцами и встряхнул ее, как кошка трясет мышь.
— Руки на стол, — скомандовал он, — как требуют приличия.
— А как красивее? Ладонями вверх или наоборот? — спросил Гаральд.
— Эта денежка воняет, — сказал Урпо, уронил бумажку на стол и пошел за стойку. — Выйди на свежий воздух.
Но не Гаральд вышел, а Линдберг вошел. На нем было волочившееся по земле зимнее пальто. Следом шел Арска. Белый шлем мотоциклиста на голове, руки в грязных бинтах.
— Спасибо за посещение, — сказал Урпо. — Господа могут продолжать свое путешествие, сегодня погода надежная.
— Бутылку пилснери, два стакана и жестяную кружку Арске, — скомандовал Гаральд, — девушка подаст.
— Осведомлены ли приятели о распространении знаний в последнее время? — спросил Урпо.
— Я застал Юкко Мякинена, — начал торопливо рассказывать Линдберг. — Он прыгал на одной ноге вверх по ступеням Большой кирки. Догадайся почему?
— А чтоб на другой ноге прыгать вниз, — предположил Гаральд.
— Другая нога у него в гипсе. Приятель ударил молотом по колену.
— В Елтсу? — спросил Гаральд.
— Подрабатывали там при свете сигареток. Один старикан нанял их. Нужно было украсть камень со скалы Елтсу. Они рубили, когда поезд проходил мимо. Говорил, не было нужды, но старик обещал цену. Они там неплохо кормились утками. Потом утки начали их бояться, не достать до них. Они вытащили лебедя. Говорят, сильный был. Проткнули серебряное горло шестом и начали жарить на открытом огне. Вдова пастора увидела из окна и позвонила кому надо.
— За это дают, как за убийство человека, семь лет, — сказал Гаральд, — если убьешь лебедя.
— Неправда, — возразил Линдберг, — основано на незнании. Не так ли, Арска? Арска знает, что ничего не знает. Это такой темный человек, он и не догадывается, что ничего не знает.
Раакель вошла вместе с поэтом. Тот служил возчиком молока у Елано. Они сели за второй столик в оконной витрине. Поэт подвинул стул Раакели. Он публиковал стихи в широко распространенных газетах и сам переводил их на шведский.
— Осси, — сказала Раакель.
— Что?
— Не гляди на меня сейчас.
— Два голубя ночевали на моем подоконнике. Я дал им студня. Утром от одного остались только головка да лапки. Второй съел его.
— Где же я была тогда? — спросила Раакель,
— Враки, — сказал Линдберг.
— Не говори ты ничего этому старикашке, — сказала Раакель.
— Гаральд, ты же из господ. Эти другие невоспитанные и в школу не ходили, — начал Урпо, но его прервал старший полицейский Ниеминен. Он положил фуражку на полку. Он был единственным, кто это сделал. На то он и был обучен правилам приличия.