Во дворе мычат коровы: услышали голос своей хозяйки. Амалия торопливо рассовывает содержимое рюкзака по полочкам в чулане, выпивает ковшик воды и переодевается для дойки. Работа успокаивает Амалию, к ней возвращается самообладание. А при дойке Торстикки она даже поет:
Я хозяйская гордая дочка...Торстикки определенно нравится пение Амалии — она поворачивает голову и трогает руку хозяйки шершавым языком. Торстикки трудно доить: ей в это время непременно надо петь. Так уж она приучена, ни за что не даст молока молчаливой доярке, начнет капризничать, вертеть хвостом и в конце концов перевернет подойник. Из всех коров Амалии только Торстикки бодлива. Она любит, чтобы с ней обращались ласково, пели ей, уговаривали.
Во время «зимней войны»[1] Амалия часто брала с собой в хлев Антти. Ребенок боялся оставаться один в избе. Здесь, в хлеву, Амалия, чтобы развлечь мальчика, рассказывала ему сказки о Торстикки и о лесных людях. Постепенно она и сама стала верить, что Торстикки — особенная, необычная корова. Но одно безусловно: молока Торстикки дает больше, чем любая из ее восьми коров. Амалия любит именно здесь, на скотном дворе, обдумывать важные хозяйственные дела. Никогда, как бы она ни устала, ее не раздражает эта работа, наоборот, она делает ее с удовольствием.
И вот теперь, после дойки коров, когда к Амалии вернулось хорошее настроение, она пошла мыться в курную баню. Невестка и свекровь еще моются, а дети уже ушли. Они обещали приготовить к приходу старших кофе: его сварит Эльви, а Антти достанет бутылку сливок из колодца.
Вскоре Амалия остается в бане одна. Она выливает два ковшика воды на раскаленные камни и вся сжимается, когда пар, сначала взметнувшись кверху, обступает ее со всех сторон. Кажется, будто совсем не стало воздуха. Амалия открывает отдушину и начинает мыться. Нелегко промыть густые волосы в маленьком деревянном ушате, но вот наконец это сделано. Амалия взбирается на полок, закрывает отдушину, снова поддает пару и хлещет себя веником по спине и бедрам. Попарившись, она льет на себя холодную воду. Вода плещется по полу, печка шипит, когда на нее падают брызги. Раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, завернутыми в толстое льняное полотенце, спешит Амалия к послебанному кофе.
Лунный свет льется прямо в окна избы. Едва Амалия открывает дверь, навстречу ей бросается Антти с белым малюсеньким котенком в руках:
— Мама, мама, смотри, что мне подарили!
Амалия отступает и поднимает руку, как бы защищаясь. Она не хочет даже коснуться котенка.
— Когда? — испуганно спрашивает она.
Светлые волосы Эльви блестят в лунном свете. Рядом с Эльви на подоконнике так же сверкают цветы бальзамина. Шея Эльви, тоненькая, точно стебелек цветка, вытянулась вперед.
Девочка сидит на скамье, наклонившись и скрестив руки на груди. У нее на коленях тоже лежит котенок, только серый. Она бросается вперед, чтобы показать его тете Амалии, и начинает подробно объяснять, откуда взялись котята. Она увидела их еще неделю назад, когда собирала в лесу ягоды и зашла в избушку Харьюлы. Старая хозяйка Харьюла пряла шерсть, которую тетя Амалия подарила матери Эльви. Котята лежали в избушке на печке, на старой рабочей блузе, и у них еще совсем не было глаз. Старая хозяйка обещала прислать Эльви одного котенка, как только они откроют глазки. Правда, Эльви не могла тогда сказать, какой ей больше нравится. И вот сегодня, пока взрослые мылись в бане, пришла Дочка старой хозяйки и принесла котят, чтобы Эльви могла выбрать. Эльви взяла себе серого. Тогда дочка старой хозяйки отдала белого Антти. Теперь у каждого свой котенок. Пока Эльви рассказывает, Антти сидит на скамейке рядом со Старухой и гладит живой комочек.
Амалия смотрит на посветлевшие, выгоревшие от солнца волосы Антти. Чисто вымытые, они лежат красивой волной. У нее самой волосы прямые и жесткие, как конская грива, да и цвет у них какой-то неопределенный, как невыбеленный лен. «Красивый мальчик мой Антти, — с нежностью думает мать, — да и вообще славный».
Старуха и Кертту посматривают на Амалию, словно ждут, что она скажет о котятах. Ведь они знают, что Амалия и Таави не выносят кошек. Дети, конечно, не знают этого. Ведь им никто не рассказывал, как когда-то белая кошка искусала лицо трехдневной дочки Амалии и девочка умерла. Дети, кажется, и не замечают той напряженности, что воцарилась в доме с приходом Амалии: они слишком поглощены разглядыванием спящих котят. Амалия быстро выпивает свой кофе и торопится домой. Старухе тоже пора. Ей надо еще долго идти, чтобы поспеть домой к ночи, гораздо дольше, чем Амалии и Антти. Когда все собрались уходить, вдруг послышался тихий, робкий голос Кертту: