— Так оно и есть, — говорит он никому, ни для кого и ничего не имея в виду.
Хейкки Окса чувствует, как по спине у него пробегают мурашки.
— Привет, Хейкки, иди-ка сюда.
Это советник по хозяйству.
— Ты бы придумал мне дешевую холодильную установку.
— Какую?
— Чтобы можно было держать много льда и не очень было дорого.
— В России делают, целые холодильные камеры из сплошного льда.
— Я не стану скатывать с русских.
— Но такая система и для нас удобна. Стены из сплошного льда. Тот же фокус, что и лед в опилках. Вот так стоят стены, а с двух сторон — опилки, и молоко не скисает. Ведь тебе для этого надо или для чего?
Он знает усадьбу Эрккиля. Эрккиля, в сущности, один из немногих школьных приятелей, с которыми он водился после школьных лет.
— Не стану скатывать с русских, — повторяет Эрккиля.
Смешно.
— Да ведь принцип-то хорош. Разве не стоит попробовать?
— Ну и пускай.
Напрасно он сказал, что система русская. Забыл. Надо было сказать — американская, и Эрккиля тут же загорелся бы. Он деятельный человек, но болен элементарной большевикофобией. Наряду с сердечными болезнями, это самый распространенный недуг старых господ.
Подали обед. К праздничному столу были заказаны картофель по-французски и жареное мясо, но почти все предпочли другие блюда. Из тех, кто ел заказанные яства, один только составитель меню и был доволен: он никогда не ест дома картофель по-французски. Остальные уже лет сорок едят то, что приготовила им жена или кухарка. Сегодняшний обед кажется им непривычным на вкус.
Слушая брюзгливые выражения неудовольствия, Хейкки Окса подумал, что вся их компания похожа на древнюю нецивилизованную нацию: их слишком много, и они уже не поспевают за прогрессом. Только советник по усадебному праву умел поесть. Сначала он заказал бутылку красного вина и три сырых яйца. Всякий раз, как он глотком красного вина вгонял в глотку яйцо, звон ножей и вилок прекращался, и все устремляли взгляды на него. Потом он заказал сырой рубленый бифштекс под майонезом, к нему гренки и двойную порцию водки.
Официант принес ему бифштекс.
— Я советник усадебного права Карлонен, позовите сюда метрдотеля! — загрохотал он на официанта.
Все умолкли.
Когда пришел метрдотель, грохот продолжался:
— Я заказывал рубленый бифштекс, и если я требую рубленый бифштекс à la tartari[16], то это должен быть бифштекс величиной и толщиной с тарелку. И гренки подаются отдельно. Поняли?
— Прошу прощения, — склонился метрдотель и ушел.
Через минуту официант принес ком сырого красного мяса величиной с тарелку.
Карлонен бросил на это одобрительный взгляд, ткнул носом в бифштекс, понюхал, поднял голову, всадил нож и вилку и принялся грузить мясо в рот.
Стакан был почти полон, он долил его до самых краев, молча проглотил кусок бифштекса и поднял стакан:
— Рюмочку, господа, по-маннергеймовски.
Даже не взглянув на остальных, он опустошил стакан, наполнил его снова и продолжал есть.
Вся компания взирала на это молча.
Картофель по-французски стыл, маленькие сухие бифштексы были забыты, и все смотрели, как ест Карлонен. Он ел молча, чмокал, время от времени рыгал и медленным важным движением тыльной стороны руки стирал кровь из уголков рта. Он понимал, что на него смотрят, и догадывался, что школьные товарищи интуитивно чуют в нем некое исключение из обыденности, способность возвысить себя и вырваться из тесных рамок финской чиновной жизни. Он чувствовал себя единственным великим человеком в этой компании. Правда, только в еде, но и то хорошо: в чем бы ни было, главное, что хоть в чем-то. Из их компании не вышло ни одной выдающейся личности. Только он один.