Во время войны лошадь приходилось просить у кого-нибудь в деревне. Таких, кто просил, было много, а лошадей оставалось мало. Амалия обычно брала лошадь у Хукканена. Весной Хукканен помогал Амалии сеять. Свое льняное поле у болотного участка Амалия подымала сама. Дренажные канавы на этом болоте были запланированы отцом, но они остались незаконченными. По краям начатой канавы сейчас растет ягода-поленика, а дальше — ивы. На льняное поле Амалия вывезла ручной тележкой всю золу, собранную за год, рассыпала ее по полю, разрыхлила, посеяла семена и втоптала в землю. Лен вырос высокий, но к осени полег. С помощью Антти Амалия дергала лежачий лен, связывала в пучки и опускала мокнуть в яму, вырытую специально для этого на болоте.
По мерзлой дороге сзади гремит бричка. Поравнявшись с Амалией, ведущей Воронка, смуглолицый мужчина кричит:
— Эй, хозяйка, продай своего коня!
— Что же ты торгуешь чужого коня, когда у тебя свой есть?
— Я бы нанялся в извоз, детям на молоко зарабатывать.
— Что ж не нанимаешься? — спрашивает Амалия.
Мужчина останавливает свою лошадь и вглядывается в Амалию:
— Да ты не Амалия ли из Ээвала?
— Вроде была когда-то.
— От этого когдатошнего не так легко избавиться, как от старого коня на ярмарке! — кричит мужчина и смеется, показывая Амалии сверкающие зубы.
«По шраму он меня узнал, что ли?» — думает Амалия и краснеет. В бричке был Манне. Тот самый весельчак Манне. Под опьяняющие звуки его скрипки Амалия и дотанцевалась до свадьбы с Таави. Что и говорить, умел играть этот Манне. Амалия видит перед собой рыжие блестящие волосы Таави и слышит страстный зов цыганской скрипки Манне, но это продолжается один миг. Таави больше нет. По обе стороны дороги стоят ели, как в почетном карауле.
Конь возвращается домой, возвращается помощник Амалии. Вся жизнь ее была работой. Даже Пааво писал в своих письмах только о работе, хотя он-то уж знает, что Амалия работает и без понукания. В конце зимы прислала письмо и Кертту. Она ждет ребенка. Поэтому вся семья Пааво осталась на лето в городе.
В последний день июля родился у Пааво наконец долгожданный сын. Амалия тоже радовалась рождению мальчика, радовалась за Пааво. Он всегда был хорошим братом. Весной он даже прислал на работу в Ийккала в помощь Амалии своего ученика, которому пришла пора нести трудовую повинность. Парень работал на сенокосе и научился владеть косой и вилами, как настоящий мужчина. Он был интересный рассказчик, веселый и жизнерадостный, совсем как Таави когда-то. Амалии до сих пор не доводилось встречать человека, который столько бы знал о спорте. Этим он и Антти заразил. Ребята тогда много хлопотали, ища подходящую рейку. Наконец нашли и смастерили стойки для прыжков в высоту. Тонкую, легкую планку отпилили от доски на чердаке хлева Ээвала. Амалии нравилось это увлечение ребят, она даже старалась запоминать их рекордные результаты.
Парень своим усердием и веселым характером пришелся по душе и матери, и сыну. При всех своих заботах даже Амалия находила время посмеяться. А забот в то лето было много. Из-за войны каждый год откладывались мелиоративные и ремонтные работы. Успевали сделать лишь самое главное. До остального просто руки не доходили. Вот поэтому и посыпалось в то лето на Амалию множество неприятных неожиданностей. Урожай зерновых был небольшим, вероятно, оттого, что не протравили семена и плохо обработали землю. Овцы и коровы то и дело ломали изгороди, топтали хлеб, убегали в чужое стадо и причиняли массу хлопот. «Хозяйство требует внимания», — часто говорил отец, а мать, подтверждая это, кивала головой.
Небо заволакивают тучи. Больше нет уже елей по сторонам дороги. Вправо и влево раскинулся болотистый луг. Тихо, слышен только стук копыт Воронка. Амалия смотрит вперед, на прямую, уходящую в сумерки дорогу. Где-то здесь тогда, в последнее лето перед гибелью Таави, лопнула шина ее велосипеда. С той поры многое изменилось в жизни Амалии. Закончив работу, вечерами, а по воскресеньям и днем, она читала книгу Унсет «Кристин, дочь Лавранса», которую нашла в Ээвала. Всю прошлую зиму Амалия словно жила в мире Кристин. Не только вечерами и ночами, но иногда и днем во время работы она думала о судьбе дочери Лавранса.
Она задергивала шторы на окнах, чтобы свет не был виден на шоссе. Ни один из жителей Такамаа, проходивших мимо ее дома, наверно, и подумать не мог, что Амалия, солдатская вдова, которая одна-одинешенька ведет свое хозяйство, читает по вечерам роман. Если бы еще она читала Библию или Апостол, это было бы понятно и все одобрили бы ее, но праздное чтение — это уж слишком... Поэтому Амалия хранила в тайне свое увлечение и, когда кто-нибудь заходил к ней, тотчас убирала книгу. Правда, это случалось редко. По воскресеньям заходила навестить ее соседка из деревни. А в метель и мороз только табачный голод гнал из избы человека. Зимний день короток, а расстояния между домами измеряются здесь километрами.
Доставать керосин было трудно. Только в обмен на масло. Но менять приходилось осторожно, ведь надо было отчитываться перед народным обеспечением в надоенном молоке. Резервуар своей настольной лампы Амалия наполняла керосином во время обеда, пока сын был в школе, точно и от него желала скрыть, сколько уходит керосина. На столе в маленьком световом круге от лампы лежали рядом книги сына и матери. Антти начинало клонить ко сну раньше, он, зевая, закрывал книгу и ложился с нею в постель. Кровать Антти стояла в избе за печью. Еще отец Амалии в последнюю зиму своей жизни сделал эту кровать для единственного внука. Теперь и у Пааво сын. Был бы жив отец, он, наверно, и ему смастерил бы кроватку. Сладко спит Антти в кровати, сделанной дедом, спит до тех пор, пока Амалия не вернется с утренней дойки. В будни она нарочно стучит бидонами, чтобы разбудить мальчика пораньше перед школой. А по воскресеньям входит тихо, и Антти спит почти до полудня.
Часто зимой керосин в лампе кончался, и чтение Амалии прерывалось на самом интересном месте. И тогда у нее оставалось время подумать о прочитанном, лежа в постели. Однажды ей почудилось, что ее застигла ночь на вершине горы в Норвегии и надо терпеливо ждать восхода солнца. В этом ожидании солнца для нее прояснилось тогда многое. Словно прозревшими глазами увидела она дела Такамаа, себя и свою жизнь. Таави жил беспечно, радуясь своей силе, а она всячески потакала ему. Теперь, в эту ночь, слушая тихое дыхание спящего Антти, она почувствовала себя нужной, а свое положение в жизни прочным.
Тогда книга помогала ей жить. Но бывали в ту весну тяжкие дни, а после них ночи, заполненные кошмарными снами. Иногда она просыпалась в темноте от собственного крика. Однажды утром Антти спросил: «Мама, ты больна? Почему ты так стонала ночью?» Она объяснила мальчику, что на ее крики во сне не стоит обращать внимания. Она еще в детстве разговаривала во сне, а утром совсем ничего не помнила. Антти это объяснение вполне удовлетворило. Он выпил кофе и успокоенный отправился в школу;
Амалии вспомнились детские ночные страхи. Бывало, проснувшись от ее крика, мать сразу же будила Амалию. Девочка обычно кричала в те ночи, когда отец уходил из дому и она была встревожена этим. В те времена в Такамаа еще не было дороги, и отец зимою ездил в другие деревни и в город прямо по льду, через озеро. Для этих поездок он выбирал в конюшне самую сильную лошадь, запасался сеном и мешком овса. Отсутствовал отец по нескольку дней. Амалия боялась, что он провалится под лед вместе с лошадью или на него нападут волки, которые загонят лошадь, а отца разорвут в клочья. Чего тогда боялась мать — того же или нет, — Амалия до сих пор не знает. Мать в те дни пела с утра до вечера духовные песнопения о мерзостях земной жизни. Точно заклинания, врезались в детскую душу Амалии сетования матери, а затем вырывались в криках ужаса по ночам. Бедная мама! Амалии кажется, что матери, хотя она и жила в вере, достались на долю более тяжкие испытания, чем ей самой.