Увидев ее страх, он вдруг встает и направляется к двери. Там он оборачивается.
Девушка вскочила и села на постели, прижав к себе одеяло.
— Я... я ходил во сне, хотя я и не сплю, я не понимаю... Прости меня... как я мог...
Он открывает дверь. Солнце бьет в лицо.
Он присаживается на банном крылечке, закрывает лицо руками и слушает. Вот он сидит с матерью в поезде, его лицо неестественно распухло. Мать рассказывает, какой он способный мальчик и как доктора ничем не могут помочь. Они едут посоветоваться с деревенской знахаркой. Ему стыдно.
Стыд поднимается из тех давних глубин и наполняет душу.
Он слышит, как кто-то встает с постели и пересекает банную каморку, потом, его волос касается рука. Он слышит спокойные слова, но они адресованы не ему, хотя девушке кажется, что она говорит с ним.
— Ничего... я уже не сержусь... я понимаю... я...
Он поворачивает голову. Девушка стоит за его спиной. Она кладет руки на его шею и притягивает к себе его голову. Его плечи вздрагивают.
— Ну, не надо... Вот так, — говорит девушка и прижимает его голову к своему животу. — Успокойся, my darling[31].
Его плечи сотрясаются. Девушке хочется спать, она устала успокаивать, ее пронизывает утренний холод. За ее спиной теплая постель. Она ослабляет объятие, потягивается, и когда она теперь, склонив голову, разглядывает трясущегося на крылечке человека, она видит седину в его волосах и морщины на шее. Старая кожа. Поцелуй во сне, пробуждение к действительности, испуг, беспомощность виновника, слабый порыв нежности — все забылось. Перед ней куча дрожащей старой кожи.
Зачем он так? Почему он не перестанет?
Когда Аннастийна смотрит, как стыд сотрясает Лауриного деда, в ее сонной памяти возникают древние громадные животные.
Девушка поворачивается, перебегает через каморку, прыгает в постель, натягивает одеяло до самого подбородка, поворачивается к стене и ждет, чтобы пришел сон.
Вейо Мери
ШОФЕР ГОСПОДИНА ПОЛКОВНИКА
ИЗ ХЕЛЬСИНКИ В СЮСМЯ
Как только машину осмотрели, Пелтола пошел к воротам взглянуть на уличное движение.
— Сатанинская жажда, — пробормотал часовой. Он пробыл у ворот всего десять минут, и уже зверски хотел пить. До того как он встал на пост, он не посмел напиться как следует, чтобы не пришлось срочно отлучиться. Майор въехал с улицы во двор. Он появился слева, прямо перед воротами. Часовой снял цепь со стены и отбежал в сторону. Цепь весело звенела по асфальту.
— Открыть двери, — распорядился майор.
Пелтола побежал к гаражу, стараясь опередить машину. Майор вел машину слева от него, но вдруг повернул резко вправо, чтобы прямиком въехать в гараж. Машина толкнула Пелтолу. «Ну, теперь все может случиться», — успел он подумать, когда ноги его прижало и он упал на бок. Майор ничего не заметил, а если и заметил, то оставил без внимания. Часовой у ворот все видел. Майор сделал резкий поворот влево. Пелтола вскочил на ноги, подбежал к двери и распахнул ее. В глубине гаража была ремонтная мастерская. Там ремонтировали грузовик. Обычное положение: один что-то делал, другой нес шестеренки, остальные стояли, свесив руки ладонями наружу, чтоб не запачкать халаты. Майор вышел из машины. К чему ему пистолет, он выстрелил дверью машины.
— Упали? — спросил он.
— Так точно, господин майор.
— Как это?
— Сам виноват, господин майор.
— А вы бы обошли машину слева, если знали, что я поверну направо.
— Так точно, господин майор.
— Вы неплохой человек, Пелтола, но у вас иногда не хватает глазомера в определении ситуации.
— Так точно, не хватает, господин майор.
Майор повернулся и зашагал прочь. Голенища сапог были ему широки. Один из ремонтников вытирал руки очесами шерсти и смотрел сюда. Всегда кто-нибудь видел, что здесь случалось. Ремонтники были в чистых халатах. Сержант пошел к деревянному ларю, где хранились тряпки. Коскинен опередил его и подал тряпку, А сержанту тряпка была ни к чему, просто захотелось посидеть на ларе. Всегда, когда он шел к ларю, кто-нибудь бежал подать ему тряпку. Иначе бы он удивился. Приходилось быть предупредительными во всех случаях. Одним глазом они все время следили за ним. Если, открыв дверь автомашины, он присаживался на подножке и приподнимал ногу, кто-нибудь кидался и стягивал с него сапог.
Пелтола пошел к своей машине, осмотрел и потрогал приборы, дал ход и так быстро вывел ее из гаража, что она не застряла между половинками дверей. Он вышел из машины и закрыл двери гаража. Сел в машину, вытер руки о штаны и пошевелил пальцами. Было 16.15. Посередине двора он посигналил. Ноги часового дрогнули, он скинул цепочку со стены и оттянул в сторону. Пелтола остановил машину в воротах и стал дожидаться щелки, чтобы влиться в уличный поток.
— Он что, хотел на тебя наехать? — спросил Хуттунен.
— Когда?
— Да только что.
— Я и не заметил.
— Я подтвердил бы.
— Что?
— Он опрокинул тебя.
— Я уже извинился.
— Чертовски пить хочется. И опять два дня зубы болят.
— От жажды?
— Нет, от этой железяки на голове. Куда едешь-то?
— В Сюсмя.
— Передавай привет.
— Кому?
— Тууле Суома.
— От кого?
— От меня.
— А где ее там искать?
— У кирки, в потребительской лавке.
— Лавки закроют раньше, чем я доберусь туда.;
— Да ее там и нет, — вспомнил Хуттунен.
— Кого?
— Да Туулы Суома.
— А кто она тебе?
— Сводная сестра Коскинена. Я всегда путаю Сюсмя и Ямся. Она в Ямся. Она там замужем.
— Ах-ха-а.
— А что тебе там понадобилось?
— Еду за Силтаненом, ему нужно в город.
— Поезжай уж, не теряй времени.
— Как я выеду, если не дают места?
— Вклинивайся, черт. Как увидят, что армейская машина, потеснятся, они боятся нас.
— Выйди на улицу и дай сигнал остановки. Они остановятся, подумают, что у тебя есть право.
— Не могу покинуть свой пост. Вот сейчас промежуток, выезжай, — сказал Хуттунен.
— Я выберусь на другую сторону. Там тоже должно быть места настолько, что они раздвинутся.
— Не попадешь ты в Сюсмя сегодня, если начинаешь так робко.
— Нагоню в пути.
Просвет появился. Пелтола выехал на дорогу. Едущие слева остановились, Пелтола выбрался на середину улицы и встал поперек. Он медленно соображал, мысленно он был еще в воротах, около Хуттунена. Впереди бензовоз, его цистерна дала течь и выпускала пять тысяч литров бензина. Пелтола начал пробираться поближе к веренице машин и влился в поток. Мимо прошел пикап с хорошим управлением. Машина покачивалась на ровном месте, как будто спотыкалась между камнями мостовой. Ее груз был такого рода, что уместился бы в кармане шофера. Позади него шла «волво», где сидела красивая беловолосая донна, она прижимала груди к баранке и поручала им вести машину, пока убирала руками волосы, которые цеплялись за ресницы. За женщиной гнал толстяк средних лет на машине неизвестной марки, его мясистые щеки подрагивали. Ему бы толстую сигару, чтобы стягивать их, но он держал ее в грудном кармане для стимулирования сердца. Пелтола Стал наблюдать за трехметровым холодильником, которым управлял старик.
Если не съезжать в сторону, Пелтола мог ехать следом за стариком. Машины поблескивали на солнце, как новенькие монеты. Вереница их остановилась и стала ждать. Пелтола продвинулся вперед всего на десять метров от ворот автобатальона. Монета была еще новенькая, не успела побывать в потных руках. Следов пальцев на ней еще не было.
Только на прямой Кяпулы началась езда. Промежутки между машинами растягивались и исчезали. Посередине шел трамвай. Он был слишком медлителен. Толкотня на перекрестке. Машины, идущие с горки, казалось, пускались в бегство. Справа синий деревянный дом, слева новый мост, но к нему нет дороги. Видно, мосту давали просохнуть в покое.
Солнце светило сзади, но еще настолько высоко, что не видно было тени своей машины. Не было никакой возможности взглянуть, все ли all right[32], сзади шлейф, на крыше палатка и флажок сторонников мира. Единственным зеркалом могли быть физиономии встречных.