Битвы, бунты, блеск оружия оставили куда более заметный след в истории, чем медленное, простым глазом подчас не видимое взаимодействие культур.
Английским торговцам и миссионерам не дано было осознать, что они, готовя кадры колониальной администрации, сгибаясь под «бременем белого человека», пролагают путь в Индию идеям европейского радикализма и демократии.
Джавахарлал Неру говорил: гений Индии — в способности синтезировать.
Сопряжение космичности мышления традиционной индусской философии с европейской концепцией личности; стремления классической санскритской литературы выстроить стройную систему из всего доступного ей опыта — с преобладанием принципиально личностного начала европейской литературы XIX века, нацеленной на правдивое отображение осмысленной писателем действительности, — этот невероятно сложный синтез совершался в умах просвещенных индийцев, воспитанных в собственной культурной традиции и получивших западное образование.
Так создавался «бенгальский ренессанс», так рождались современная индийская проза — роман и новелла, связанная с самого начала с прославленными именами Рам Мохан Роя, Мадхусудана Датта, Банкима Чандры и, наконец, Рабиндраната Тагора.
Банким Чандра писал: приемлемое для тех, кто жил три тысячи лет назад, может оказаться неподходящим для нынешнего и будущих поколений…
Возможность существования светской литературы, художественной прозы, как творческого жанра, литературы, свободной от дидактики и усложненной канонизированной символики, литературы психологической, критической, утверждающей силу человеческого разума, а не власть авторитета, — это явилось откровением. Самым же притягательным в этой литературе было провозглашение ею личной и национальной свободы.
«…Идеалы, выраженные в европейской литературе, решительно вырвали индийский разум из вековых тенет», — заявлял Рабиндранат Тагор.
Перефразируя Тагора, можно сказать, что эти идеалы сыграли роль химического реагента, который ускорил формирование в Индии радикально-демократического мышления, развитие политического и национального самосознания. Новые формы сознания выливались в новые литературные жанры. О том, как туго сплетены были эти явления, можно судить хотя бы потому, что Банким Чандра — основоположник индийского романа — был одним из самых ранних идеологов радикального национализма; Мадхусудан Датт и позднее Рабиндранат Тагор занимались разработкой социальных реформ: например, Тагор работал над планом возрождения сельской общины на основе коллективизма.
Но кем были эти просвещенные индийцы — реформаторы, просветители, патриоты?
Священным для индусов было Слово — первопринцип Бытия, магическое знание, доступное лишь посвященным, чтобы они соединили Мировую Душу с ее воплощением в человеке. Священной прерогативой было Слово для брахманов — высшей касты в индусской иерархии. Позднее к написанному Слову прикоснулись еще одни кастовые руки — каястхов, переписчиков; неприкасаемые же — люди, стоящие ниже всех каст, — не смели даже слушать веды.
Понятно, что первыми получили доступ к западной культуре и литературе именно брахманы, а вместе с ними и мусульманские аристократы.
Так начал воздвигаться первый барьер, отчуждающий интеллигенцию — в современном понимании этого слова — от народа.
Страстно желая высвободить человеческий потенциал из кастовых клеток, видя в этом залог преобразования страны, лучшие умы индийского общества связывали все свои надежды с борьбой за демократизацию Индии, что должно было означать отказ от кастовой системы, по самой природе своей несовместимой с демократией.
Ведь индус считает, что все живое рождается и умирает бесконечное число раз: «Жизнь — кратковременная вспышка в небытии». Нерушимая причинно-следственная цепь не обрывается со смертью, а продолжается через все его жизни.
Чтобы подняться на следующую ступеньку кастовой лестницы — или на более высокий уровень Бытия, — индус должен строго соблюдать все кастовые предписания — и не только в поступках, но и в помыслах.
Но ведь это и есть практика — в грубом приближении — таких фундаментальных концепций индусской философии, как сансара, карма, дхарма, которые тысячелетия питали индийское искусство, обусловливали образ жизни Индии, регулировали повседневные действия миллионов людей и составляли для них единственную и бесспорную реальность бытия.
Так встал вопрос о неизбежности критической переоценки всего культурного наследия прошлого, вопрос, решением которого и сейчас заняты лучшие умы Индии.