— Господи, ну что только тебе в голову лезет! — сердито сказала она.
— Но ведь это правда, — пожал он плечами. — Ты просто взяла Джеймса к нам, потому что его родная мать от него отказалась. Верно?
— Ах ты, любопытный щенок! — прошипела она. — Смотри, чтобы Джеймс не услышал.
— Значит, это правда, да? И деньги ты получаешь от нее.
Кейт приказала ему замолчать, но сама перепугалась, — Ну и хитрый же мальчишка! — жаловалась она на другой день миссис Сомнерс. — Как он меня пытал да подлавливал! Бедный Джек Маони за всю жизнь мне таких допросов не устраивал. Ну что я ему скажу? С кем мне посоветоваться?
Соседи ничем не могли ей помочь, а если и попытались бы, то зря — у них у самих опыта в таких делах было не больше, чем у нее. Наверно, могла бы посоветовать что‑нибудь мисс Хегерти, но Кейт не хотелось идти к ней, ей казалось, что получится, будто она не справилась со своей затеей.
А Джимми день ото дня вел себя все хуже. И в лучшие‑то времена он примерным поведением не отличался. Когда на него находило хорошее настроение, он мог часами развлекать Кейт и Джеймса всякими смешными историями, но хорошего настроения хватало ненадолго, и он снова угрюмо валился на постель с каким-нибудь комиксом. А потом исчезал с другими мальчишками, сорвиголовами еще почище, чем он, возвращался поздно вечером, и стоило ему только показаться з тупике, как Кейт по его нашкодившему виду понимала — либо окно разбил, либо стянул что‑то в лавке. Когда он бродил по карьеру, она подглядывала за ним из задней двери, уверенная, что у него есть заветное местечко, где припрятано украденное, но, как ни старалась, ничего не могла найти. В такие дни Кейт не знала покоя, она понимала, что он испытывает терпение соседей, и если к ней в дом — сохрани бог! — хоть раз придет полицейский, они тут же начнут судачить: чего, мол, еще ждать от такого мальчишки. Но до этого, слава богу, дело пока не доходило.
В конце концов она решила рассказать ему всю правду про Джеймса или хотя бы то, что, по ее расчету, он мог бы понять, и однажды вечером, когда Джеймс заснул, усадила Джимми в темной кухне перед очагом я монотонным голосом завела рассказ об одной красавице девушке из Бантри: как та полюбила хорошего молодого человека, а его злые родители заставили сына жениться на другой, которую он совсем не любил, и тогда родители уговорили дочь выйти за богатого англичанина — у него были и машины, и яхты, и дома во всех странах, — но в последнюю минуту сердце бедной девушки не выдержало, и она решила повидаться еще разок с тем, кого любила. Рассказ Кейт был такой трогательный, что к концу она сама обливалась слезами, но первые же слова Джимми вернули ее с небес на землю.
— Все равно, мам, Джеймс должен жить у своей матери, — заявил он.
Она удивилась и расстроилась оттого, что сказал он это совсем как взрослый. Перед ней был уже не прежний Джимми, к которому она привыкла, он рассуждал с таким же сознанием своей правоты, как, бывало, ее бедный Джек, когда брался наводить порядок в собственной семье, что, впрочем, случалось редко. Кейт даже поймала себя на том, что, отвечая, заискивает перед ним, как когда‑то заискивала перед беднягой Джеком.
— Да как же она возьмет его к себе, ведь муж‑то ничего не знает.
— Пусть скажет, — ответил Джимми, и опять ей почудилось, будто она слышит голос покойного мужа.
— Да что ей сказать?
— Все.
— Так она же ребенка разбередит! — жалобно проговорила Кейт.
— Все равно, не она, так другие расскажут, — ответил Джимми все так же по — стариковски рассудительно.
— Да уж, конечно, расскажут, не постесняются, — вздохнула она. — Злых людей на свете хватает, они на все готовы. Так пусть бедняжка поживет беззаботно, пока можно.
Но в мыслях ее был не Джеймс, а сам Джимми. С Джеймсом, бог даст, все обойдется, он мальчик послушный, старательный, даже какой‑то пресный, он и мухи не обидит. А вот Джимми в один прекрасный день изобьет какого‑нибудь мальчишку или стащит что, и правда выйдет наружу. Кейт почувствовала было искушение рассказать ему все, да побоялась его матери — что она скажет, когда узнает.
После этого разговора Джимми неожиданно обрел новую цель в жизни, чему Кейт, впрочем, могла бы и не удивляться. С Джимми вечно так получалось — то он загорался, то скисал, то был чересчур предприимчив и самостоятелен, то становился беспомощным и вялым. Теперь он решил взять Джеймса под свою опеку. Он объявил, что ребенку вредно все время сидеть одному, и таскал его за собой, когда они с большими мальчишками отправлялись гулять на реку.
Джеймсу это не слишком нравилось — больших мальчишек он не любил и с удовольствием сидел оДин дома над листами чистой бумаги, которые ухитрялся как‑то раздобывать для своих записей и рисунков, но Джимми твердил, что Джеймсу гулять полезно, а от кого бы Джеймс ни услышал, что то или иное ему полезно, он считал своим долгом проверить, так ли это. Приходя домой, он бесстрастно и с протокольной точностью, словно полицейский, докладывал Кейт про свои приключения: