— Ну так как, Джимми? — спросил он.
Кейт видела, что Джимми и любит, и боится его.
— Я не поеду с вами, дядя Тим, — запальчиво сказал он, но в голосе его звучали просительные нотки.
— Придется, Джимми, — ответил ему отчим, по-прежнему без тени раздражения. — Без тебя мне в Лимерик возвращаться не стоит. А если ты думаешь, что остаток своих дней я проведу, гоняясь за тобой по всей Ирландии, то ошибаешься. С меня и этой поездки вполне довольно. — Он сел, и Кейт увидела, что он совсем измучен.
— Не выпьете ли чаю? — спросила она.
— С удовольствием, миссис Маони! Готов выпить хоть целый чайник! — ответил он. — Из‑за этого молодца я даже позавтракать не успел.
— Я не хочу возвращаться, дядя Тим! — вскипел Джимми. — Я останусь здесь!
— Вы только послушайте его, миссис Маони, — Тим скосил глаза на Кейт, — оскорбляет Лимерик, да еще где? В Корке!
— Ничего я не оскорбляю! — в отчаянии закричал Джимми и вдруг опять стал ребенком, безоружным перед хитрыми уловками взрослых. — Я хочу остаться здесь!
Кейт снова наполнила чайник и, ставя его на стол, прищурилась, обдумывая, как бы помочь Джимми.
— Похоже, сэр, он просто хочет устроить себе небольшие каникулы, — сказала она робко, но от этих слов Джимми совсем взвился.
— Не надо мне никаких каникул! — закричал он. — Я хочу остаться здесь насовсем. Мой дом здесь, я так и матери сказал.
— А тебе не кажется, Джимми, что твоей матери было довольно горько это слышать? — сухо спросил отчим.
— Но это же правда! — сердито ответил Джимми.
— Садитесь, выпейте чаю, сэр, — пригласила Кейт, стараясь разрядить обстановку. — Еще выпьешь, Джимми?
— Нет, — ответил Джимми и расплакался. — Не то что я не люблю ее, только она взяла меня слишком поздно. Не надо было ей так тянуть, дядя Тим.
— Возможно, тут ты и прав, сынок, — устало отозвался отчим и придвинул стул к столу. — Такие вещи нельзя чересчур затягивать, наверно, ты уже слишком большой и не можешь привыкнуть к матери. Но ты должен вести себя по — другому.
— Ну ладно, — всхлипнул Джимми, сдаваясь. — Что же мне делать?
— Не убегать, как бы тяжело тебе ни было, — сказал отчим, принимаясь за скудный завтрак — чай с хлебом. — Ведь ты причиняешь боль другим людям. Поговори с матерью, объясни ей, что у тебя на душе. Может, и правда тебе лучше вернуться сюда и поступить в приличную школу, только пусть она все это сама устроит. Знаешь, тебе, наверно, и представить трудно, чего стоило матери взять тебя к себе. Вероятно, этого не следовало делать, вероятно, это была ошиб ка, но не хочешь же ты, чтоб она решила, будто вся ее жизнь — сплошные ошибки.
— Послушай его, Джимми, он дело говорит, — сказала Кейт, уловив глубокое чувство в голосе Тима. — Не вернешься к матери сейчас, больше тебе к ней не вернуться, столько пойдет разговоров! А если вернешься, всегда сможешь приезжать к нам на каникулы.
— Ну ладно, — в отчаянии сказал Джимми.
Кейт знала — это не притворство, Джимми и правда в отчаянии. Конечно, немножко он и напускал на себя. Не захотел поцеловать ее на прощание, а когда Джеймс весело сказал: «Ну недельки через две ты опять будешь с нами!» — Джимми глубоко вздохнул и ответил: «Может, буду, а может, и нет», — давая понять, что он не исключает возможности самоубийства.
Но Кейт видела, что он и в самом деле не хочет уезжать, что только ее дом он считает родным, и теперь могла всласть похвастаться перед соседями:
— Это ж надо подумать! Четырнадцать лет всего парню, ни разу в жизни из дому не уезжал, а тут всю ночь шел пешком, не ел, не спал, ну скажите, разве второго такого найдешь?
В конце концов Джимми расстался со своей матерью, и они снова зажили втроем, почти так же, как прежде. Переменилось только одно. Через несколько дней после возвращения Джимми сказал:
— Больше я не буду звать тебя мамой.
— Ишь ты! И как ты собираешься меня называть? — спросила Кейт с горькой усмешкой.
— Буду звать бабушкой, иначе получается глупо.
А немного погодя и Джеймс, до сих пор звавший ее
«мама», вдруг тоже сказал «бабушка», как будто по ошибке, но тут Кейт, не на шутку разозлившись, накинулась на него:
— Радовался бы, что тебе есть кого называть матерью! — кричала она. И хотя она понимала, что мальчики правы, ей это совсем не нравилось. Как и те молодые женщины, что на первых порах протестовали против Джимми и Джеймса, она чувствовала, что сполна заплатила за свое «звание».
Через год Кейт попала в больницу с ревматизмом и бронхитом, и Нора с Молли договорились взять Джимми и Джеймса к себе, но, когда дошло до дела, мальчики наотрез отказались. Они остались в доме одни, и раза два в неделю кто‑нибудь из дочерей Кейт наведывался к ним, чтобы навести порядок. Нора и Молли рассказывали матери, что кавардак в доме страшный, правда, сразу можно разобраться, кто в чем виноват — ведь Джимми хоть и неряха, но совесть у него есть, он сгребает все в одну огромную кучу, видно, надеется, что за ним приберет Санта — Клаус, а Джеймс бросает вещи там, где стоит, едва только какая‑нибудь мысль поразит его воображение. Кончилось тем, что Кейт вернулась из больницы не долечившись, но все равно опоздала, потому что Джимми успел набедокурить — потихоньку бросил школу и устроился работать в упаковочную фирму.