— С тем самым братом, что женат?
— Нет, с младшим. Он умер.
— Ой, простите!
— Нет, нет, ничего. Я это уже пережил. Мне просто хотелось объяснить, что с вами я чувствую себя, как тогда с ним. Но, кажется, я говорю глупости, разница все же есть. Это легко может перейти во что‑то другое.
— А что плохого, если и перейдет? — спросила она отважно.
— Но ведь нам бы этого не хотелось? — сказал он серьезно. — Это бы все испортило. — Видно было, что он по — настоящему расстроен. — Ведь вам бы этого не хотелось, правда?
— Не знаю, — осторожно сказала она. — Но даже если и перейдет, не понимаю, почему это так трагично, раз мы оба чувствуем одно и то же.
Он ловил каждое ее слово.
— Я уверен, что мы на все смотрим одинаково.
Даже не представляю себе, что у нас могут быть разные взгляды, — сказал он убежденно.
— Даже насчет Дублина? — спросила она, и он рассмеялся. — Ну хорошо, о чем же тогда беспокоиться?
— Вы считаете, что я доллсен приехать, как мы договорились?
— Конечно, — сказала она решительно.
— В таком случае я приеду, — ответил он не менее твердо и так громко, что вызвал неодобрительный взгляд проходившей мимо дамы. — А вообще, кто может знать, что будет завтра.
— Вы правы, — сказала она, испытывая при этом чувство вины, как будто нечестно воспользовалась своим преимуществом перед ним. Ведь в эту минуту она была уверена, что впереди не одно завтра, а много других и что в один прекрасный день они поженятся. И зависеть все будет от нее. Как и сейчас.
Но его, по — видимому, занимал только предстоящий уикенд.
— Значит, решено? — спросил он и улыбнулся, когда она кивнула. — Мы ведь счастливые люди, нам повезло. Мы можем говорить обо всем, даже о таком щекотливом деле, как…
— Я понимаю, — кивнула она, не дав ему закончить фразу.
Он нахмурился.
— Почему же у них все не так?
— Не знаю, наверное, все дело в характерах. Мы в каком‑то смысле себя не связываем, чтобы оставалась возможность выбора, в то время как они…
— Понимаю, понимаю, — сказал он с глубокомысленным видом. — В то время как они подпали под власть чего‑то слепого…
— Стали как бы жертвой, — вставила она.
— Да, именно. Жертвой какой‑то силы, я бы сказал — разрушительной. — Некоторое время они шли молча. — Так оно и есть, — сказал он удовлетворенно, затем взглянул на часы. — Смотрите, еще совсем рано. Может быть, нам куда‑нибудь зайти и выпить кофе, а потом я вас провожу?
— С удовольствием. — Они повернули к центру. Но она все еще думала о той, другой паре. — Как это ужасно, должно быть, — сказала она.
— Да, конечно, — ответил он, старательно приноравливая свой шаг к ее шагам. — Я часто о них думаю, особенно о нем. Страшно вот так все запутать в самом начале жизни. И как он может добиться чего‑то в своей профессии при такой трепке нервов и вечном напряжении?!
Она поглядела на него. «Никогда не заставлю его страдать», — мысленно поклялась она. А вслух сказала:
— Вот уж мука, наверно… — Но как только она произнесла это слово, смысл его, который она считала однозначным, вдруг изменился и приобрел какие‑то новые оттенки, говорящие не только о боли. Скорее, они даже выражали радость, ликование. И снова ее охватило чувство вины перед ним.
Впрочем, это было уж совсем нелепо. Разве он только что сам не сказал (и разве не был прав?), что можно позавидовать им, счастливой паре.
ЗОЛОТОЕ СЕРДЦЕ (Перевод Н. Рахмановой)
— А вот этого, — весело сказала Люси, — вот этого я не помню.
Она понимала, что они ей не поверят, — ну да пусть их.
— Прямо в первый вечер, тетушка Люси?
Они хотели знать, когда именно Сэм сделал ей предложение. Что он сделал это до неприличия скоро, они знали. Весь город знал. Языки пошли болтать через час после того, как Сэм сошел с дублинского вечернего поезда, — все сразу догадались, что он вернулся к ней, вернулся после всех этих долгих лет.
Милый Сэм! Уж, кажется, как не уважать такую верность! Но только молодежь увидела его любовь в настоящем свете, оценила романтичность его чувства. Потому‑то Люси и не имела ничего против того, чтобы молодежь знала, что он действительно сделал ей предложение в самый первый вечер. Едва ступил на порог, как тут же заговорил о браке. Но должна же она была подумать о репутации Сэма. И проявить уважение к памяти его покойной жены. Хотя сестры Люси, надо сказать, не очень‑то его проявили. Стоило жене Сэма умереть, как обе примчались к ней, пронзительно вопя, точно пифии.
Она была во дворе. Дворик этот именовали садом. Но настоящему саду давно пришел конец — в принудительном порядке его приобрел муниципалитет, когда расширял рыночную площадь. Только и осталось растений что в кадках. Но зато эти растения вымахали вверх по стене с неимоверной быстротой. А там, наверху, они цвели и разрастались до тех пор, пока не скрыли все, что было во дворе неприглядного — навес из жести, кучи железного лома и весь никуда не годный хлам, накопившийся за два поколения.