— Неужели она так прямо назвала меня? — воскликнула она.
Она посмотрела на Сэма. Так это и есть постоянство, за которое она ухватилась? Подобно луне, оно имело два лика, один был обращен к ней, другой к Моне. Но который лик к кому? Моне пришлось жить, выслушивая истории о ней, о Люси, а каково будет ей самой, когда через несколько часов ее затолкают в дом Моны? Ей вдруг стало дурно. Сейчас ей придется выйти в коридор глотнуть свежего воздуха. Но она не хочет, чтобы Сэм шел с ней. Она встала.
— Сними, пожалуйста, мой несессер, Сэм, — сказала она, — я схожу умоюсь. — Теперь он вряд ли последует за ней.
Но он и не думал идти за нею. Достав несессер, он опять уселся на место.
— Напомни мне рассказать тебе кое‑что, когда вернешься, — настойчиво сказал он. — Мне пришла в голову недурная мыслишка.
Еле сдерживаясь, она остановилась в дверях.
— Скажи сейчас!
Он достал часы, посмотрел на них, потом взглянул в окно.
— Все будет зависеть от того, в какое время мы приедем в Дублин, — сказал он, — засветло или нет.
И вдруг она поняла, что у него на уме.
— Где она похоронена? — спросила она, и собственный голос показался ей тяжелым, как свинец.
Но его лицо просияло, она увидела, что он дивится ее чутью и тому, что принимает за родство их душ.
— Ты тоже об этом подумала?! Для нее это было бы вдвое дороже. — Из открытой двери потянуло сквозняком. — Мы обсудим это, когда ты вернешься, — умиленно сказал Сэм, — я тебе расскажу один случай, — он произошел лет шесть — семь назад. Уверен, тебя он очень растрогает.
«Ну нет! Не расскажешь!» — подумала она с такой страстью, как будто произнесла эти слова вслух. Она вышла в коридор и не пошла, а побежала, так ей хотелось поскорее уйти от него подальше. Поезд шел быстро. Колеса стучали оглушающе, несколько раз ее швырнуло из стороны в сторону, но она удержалась на ногах, хватаясь за дребезжащие деревянные части — то за оконную раму, то за дверь. Поезд был битком набит, хотя они с Сэмом ехали по — царски в своем вагоне первого класса. Наконец она добралась до купе, где в уголке ютилась молодая пара. Не заметив, что пол устлан конфетти, Люси уже собиралась там укрыться, как вдруг мужчина вскочил и возмущенно спустил дверную штору прямо перед ее носом.
Слезы навернулись ей на глаза. Но в конце концов, какая разница, где ей быть? Сэм рано или поздно хватится ее и пойдет искать. Если бы поезд остановился, она могла бы сойти. Она взглянула в окно: смеркалось, поля между темневшими изгородями казались белесыми пятнами от редкого тумана, который словно сочился из земли. Если бы поезд остановился хотя бы на минуту, она могла бы спрыгнуть вниз, кое‑как перебраться через пути и затеряться в этом светлом, но непроницаемом тумане. Она воображала, как, запыхавшись, останавливается и смотрит на освещенный поезд, а он трогается, уже без нее, и вагоны мелькают один за другим, и где‑то внутри сидит и напрасно ждет ее Сэм. Но поезд не остановится, пока не дойдет до назначенной станции. Если она хочет бежать, ей придется спрыгнуть на ходу. Она невольно взглянула на дверную ручку. На ее основании сохранилась ядовитозеленая краска, но рукоятка блестела, отполрфованная бесчисленными руками. Стоило только нажать на нее… Она быстро сунула руки в карманы, словно желая удержать их от движения, которое зависело теперь от них одних. Не до такой же степени она неуравновешенна! Но все же ее начала бить дрожь, и одна мысль, что надо дотянуть поездку до конца, была невыносима. А дом! Войти в дом, набитый предметами, принадлежащими другой женщине! «Я все оставил, как было, Люси, — сказал Сэм. — Ты лучше меня сумеешь распорядиться ее вещицами».
Ее вещицы! Что это значит? Стенные шкафы, ломящиеся от платьев? Комоды, до отказа заполненные всяким вздором? Короба, чемоданы, заветные уголки, забитые бог ведает каким хламом? Она достаточно хорошо знала Мону и догадывалась, что та обожала наряды и безделушки.
Безделушки! Безумная мысль пришла ей в голову. А венчальное кольцо?! Где он его взял? Во время церемонии он надел ей кольцо на палец так быстро, будто наручники защелкнул, она успела лишь заметить, что кольцо массивное, массивнее, чем носят теперь; сейчас, вглядевшись, она увидела, что оно истертое. Неужели оно старое? Она содрогнулась. А кольцо, которое он надел ей при помолвке? Она и тогда знала, что оно не новое, она еще удивилась, с каким проворством он извлек его в ту же минуту, как поборол ее колебания. Он вытащил его из кармана, где оно, как камушек, болталось и гремело вместе с ключами и мелочью. Она тогда решила, что потому в оправе и застрял сор. Она не стала чистить кольцо, так как оправа показалась ей ветхой и ненадежной. Но теперь, присмотревшись, поняла, что лапки забиты не мусором, а глубоко въевшейся многолетней грязью. Ее начало мутить, она принялась стягивать кольца. Но они сидели плотно, впивались в палец. Палец распух еще больше оттого, что она продолжала тянуть кольца, а она все дергала их, пока не содрала кожу. Вид крови немного отрезвил ее. Если даже она сдерет мясо с кости — что изменится? И что толку, если ей и удастся сорвать кольца? Даже если выбросить их в окно, все равно ничего не изменишь. Уж больше смысла самой выброситься из поезда!