Родители порою бывают до того неразумны.
Вот говорю я это и тут же спрашиваю себя: ну а сама я как мать оказалась лучше?
И отвечаю — нет, не лучше. Хуже.
Так что видите, жизнь — это круг. Суетишься, носишься с ней, словно собака с костью, и, как собака кость зарывает, так и ты норовишь спрятать ее от чужих глаз; а надо бы все делать в открытую, тогда бы людские глаза присмотрелись к твоей жизни и в один прекрасный день вообще перестали б ее замечать.
Мне одно досадно: они ухватились за этот случай со мной, чтобы самих себя распалить. Ну а я не хочу служить предлогом для чьих‑то распрей. А так я довольна. Спасибо вам. Храни вас господь.
Да, Турлок О’Коннор — это я. Меня потому трудно застать, что дома я не очень‑то часто сижу. Как пойдет в реках и озерах рыба, выхожу на лов, а как дичь появится — на охоту. Есть у меня и овцы — здесь, на выгоне, пасутся и в горах. Да еще полоска земли и две коровы, так что дел хватает. В доме особенно рассиживаться некогда.
Прибрано, говорите? А я люблю, когда прибрано. Да и наловчиться в этом деле успел. Родители уже несколько лет как умерли — от гриппа. Братья и сестры — есть, как не быть, но они по всему свету разбросаны, всего больше — в Америке.
Злюсь, что меня здесь оставили? Ну — у-у! Да вы пораскиньте мозгами! Мне здесь, дома, по душе. На прокорм зарабатываю. Еды хватает, жизнь у меня — лучше не надо.
Почему же, можно и о соседях, я не против. Разве есть кто у человека ближе, чем соседи. Оттого и ссоры бывают: как все равно в семье.
Мик Оуэн хороший человек. Только беспокойный очень, вот его главная беда. Жена у него трещит за двоих, а вообще‑то она не вредная. Он никак не опомнится, что у него парень такой получился: ну, словно бы высидела утка яйцо, а вместо утенка вылупился гусенок. Все смотрит на него. Спрашивает себя: неужто мой? Так до самой могилы и будет дивиться. А Славный денек — Макграт — он какой есть, такой есть. Если кто‑то шиллинг заработал там, где сам он еще урвать не поспел, это ему нож острый. Ну уж каков есть. Его не переделаешь. Надо принимать людей такими, какие они есть.
А вот с Джули он себя показал довольно порядочным. Живет она не так, чтобы в роскоши, но сыта и одета не хуже других. Правда, работает она на него чуть ли не задаром, но, как ни говори, а он ее к себе в дом взял с самого рождения, верно? Этого у него не отнимешь.
Вы просите про Майкла — второго рассказать — вот тут мы с вами вроде бы на топь вступаем. Мы с ним в школу вместе ходили. Не сказать, чтобы очень ладили. Я здоровенный, сами видите, а он всегда был небольшого роста — так‑то сильный, крепко сбитый, но низенький. Низенькие, они всегда на рослых зуб имеют, а рослый низенького ударить никак не может. Только и всего.
Вечно он лез всех поправлять. И говор‑то у тебя не такой, и слова не такие, и понятия не те. И всегда был задиристый, прямо бентамский петушок. Поправлял, однако, не всегда правильно. Читал запоем, но, я так мыслю, из книг брал только то, что с его мнением сходилось, а остальное проскакивало мимо.
А потом родители послали его учиться. Уехал на пять лет, и это вроде бы его от нас отдалило. Я так мыслю, человек должен там расти, где родился. Будь у меня сын, я бы его, думается, не услал из дому, как они. Уж не знаю, как бы я его выучил, исхитрился бы как‑нибудь, только отсылать бы не стал. Ну, наезжают они сюда на каникулы. Если в ком устойчивости нет, такой посматривает на нас свысока, вроде бы милость какую оказывает, что с нами играет или же пляшет, пьет там или разговаривает.
Но Майкл — второй — это дело особое. Таких, как он, не часто встретишь. По моим словам можно так понять, что он не очень‑то мне по душе, знаю. Дайте‑ка поразмыслить. Да, пожалуй, верно: он мне не по душе, а все же у меня к нему какая‑то слабость. Понимаю, одно с другим не вяжется, но лучше объяснить не умею. Вроде как если живет у тебя в доме ручная крыса. Нет, я его крысой обозвать не хочу. Вовсе он не крыса. Просто чудной какой‑то, скажем так.
Угу, вот, значит, мы и до пьесы добрались. Я обо злился? Да нет, нисколько. Нарочно скатал в город, посмотреть ее.
А чего вы так удивляетесь? Я частенько удираю в город на вечерок, а то и дня на два закачусь — посмотреть что‑нибудь: пьесу там, или оперу, или представление такое, где танцуют, как его, балет, что ли. И, знаете, у нас многие ездят. Не такие уж мы охламоны.