Если б только можно было есть разные вкусные вещи, рыбачить и уходить вместе с другими детьми далеко — далеко, до самой равнины, где весной устраиваются конные состязания, которые он никогда не видел, но которые представляются ему как нечто очень интересное и увлекательное!
До слуха маленького раба долетают с улицы обрывки разговоров, быть может не имеющие для других сколько‑нибудь серьезного значения. Но мальчик ловит их с жадностью, хотя и не полностью постигает смысл, связывает их с тем, что уже слышал раньше, понимая, что за пределами мрачной мастерской существует огромный мир, который его ждет. Он знает, что вокруг него бесконечно много всяких чудес, и как бы вдыхает их аромат. Увидеть бы их, броситься к ним, как только представится случай, в первое же мгновение обретенной свободы…
Сегодня, как и всегда, он глядел на улицу, где начиналась дорога его мечты, и уже видел себя бегущим к морю, когда вдруг какой‑то солдат, остановившись у двери мастерской, загородил весь свет. Солдат смотрел на него и что‑то спрашивал. Он был молод и очень худ. На его изможденном лице лежали глубокие тени усталости, а большие черные глаза испуганно бегали. Дунион догадался, что это солдат, по его нагрудному панцирю и по кнемидам. Панцирь служит Защитой от меча и копья. Правда, такое оружие может поразить уязвимые части тела, но это не так опасно, потому что там раны легко залечиваются. Кнемиды прикрывают ногу от колена до щиколотки у тех, кому приходится помногу ходить. Солдаты переходят с места на место, туда, где ведутся войны, и они шагают всегда, когда им приказывают. Дунион не слышал, что говорил солдат. А может, тот ничего и не говорил, а только шевелил губами. Мальчик слышал лишь, как хозяин подбрасывает в горн дрова и все что‑то ворчит. Но вот хозяин отошел от горна и заметил солдата, почти совсем закрывшего собою дверь. 3™ его удивило. Солдат поспешил удалиться, а старик, в недоумении раскрыв рот, посмотрел ему вслед. Потом он обернулся к Дуниону:
— Кто этот солдат? Что он хотел?
Но откуда Дуниону знать, о чем спрашивал солдат. Он ведь только глядел на него, видел, что солдат молод, что он устал и хотел пить. Они смотрели друг на друга не больше одной минуты, они даже не знакомы, и вообще он никогда не замечал, чтобы тот проходил по их улице.
— Ты что, не слышишь? Что он хотел?
Дунион что‑то невнятно пробормотал. Тогда хозяин подошел к нему ближе.
— Что ты бормочешь? Он ничего тут не взял?
Хозяин, видно, подумал, что солдат, воспользовавшись его отсутствием, стащил какой‑нибудь сосуд, а мальчик решил промолчать. Злоба, постоянно кипевшая у старика внутри, вырвалась наружу, и он стал бить Дуниона по голове и лицу. Для этого ему даже не надо было высоко поднимать руки, потому что мальчик сидел на земляном полу, опустив ноги в канавку, где находилось устройство. Пытаясь увернуться от новых ударов этих жестоких рук с налипшей на них мокрой глиной, мальчик метнулся в сторону и, распластавшись на полу, начал кричать. Такие крики раздавались в мастерской довольно часто. Вернее, не крики, а скорее выкрики, сопровождавшиеся громким всхлипыванием. При Этом мальчик чуть запрокидывал голову назад и закрывал глаза. В такие минуты лицо его искажалось гримасой отчаяния и страдания, быть может более жгучих, чем боль от ударов, которые обрушивал на него старик. Тогда уж он мог кричать и визжать, сколько ему угодно, дышать полной грудью, испытывая даже какое‑то приятное ощущение.
Случалось, что его громкий плач привлекал внимание детей, которые наблюдали за происходящим с противоположной стороны улицы, переглядываясь и толкая друг друга. Однако на этот раз Дуниону пришлось сдержать себя — умерить крики и плач, потому что хозяин угрожающе замахнулся на него хлыстом.
На несколько мгновений оба застыли, каждый в своей позе. Дунион почувствовал, как слезы медленно высыхают у него на щеках, хозяин же опять заковылял к горну. И тут в дверях неожиданно появился улыбающийся Иктио. Рыбак был такой высокий, что головой почти касался притолоки, борода светлая, а кожа очень смуглая от солнца. Все это не изменно восхищало Дуииона, и ему так хотелось подойти к Иктио поближе, потрогать его, получше разглядеть.
Увидев рыбака, Дунион сразу задвигался, но встать с пола все же не решился.
— Он побил меня, — пожаловался мальчик, указывая в сторону, куда скрылся старик. — Колотил по голове.
Иктио, должно быть, понял, о чем говорил Дунион. Неотрывно глядя на мальчика, он делал знаки, стараясь заменить ими слова утешения. Дунион и вправду немного успокоился, почувствовав себя увереннее в присутствии друга. Он пошел бы за ним куда угодно и, хотя еще ни разу не сказал ему: «Возьми меня с собой», знал, что рыбак сам подумывает о том, чтобы каким‑то образом вызволить его отсюда и увести на берег.