Да, но согласится ли на это мать? Когда Леониса узнала о новом замысле, она взъерилась как тигрица, у которой захотели отнять ее детеныша. Как, отдать своего ребенка чужой женщине?! Во имя чего, собственно? Или Моисес женится на ней, или уж ни на какой другой. Что же это такое в конце концов! Она ведь тоже не из камня сделана.
Когда все эти разговоры дошли до сеньора Лоренсо, он снова позвал сына и сказал ему так:
— Ну что ж, Моисес, есть, видно, только один выход — придется тебе все‑таки жениться на той. Знаю, что всем вам горько сейчас, но тут превыше всего это невинное создание — твой сын. Мой внук! — Сеньор Лоренсо поднял свою большую жилистую крестьянскую руку и, смахнув со щеки слезу, продолжал: — Но знай, отныне жить будешь по своему усмотрению, своим трудом. И еще — придется тебе покинуть Этот дом и не возвращаться в него до той поры, пока бог не заберет меня к себе… Ее же я видеть не хочу. Ты — дело другое. Ты можешь приезжать ко мне, когда вздумаешь, но только не один, а с внуком. Чтобы мог я обнять его, приласкать… Слышал, что я сказал, и понял ли меня?
— Да, отец.
— И больше говорить об этом нечего. Лишние слова тут ни к чему.
Свадьбу справили в Санчотельо, чуть ли не втайне. Приглашена была только родня. Особых затрат на церемонию и угощение делать, понятно, не стали. О, совсем не так мечтал наш земледелец отпраздновать женитьбу сына! Такое событие, сложись все иначе, он отметил бы достойно, как положено, как господь велит…
Моисес остался со своей женой Леонисой и со своим ребенком в Санчотельо. А его родители и те немногие родственники, что ездили с ними на свадьбу, отправились восвояси.
Возвратясь в селение, они увидели там необычное зрелище. Все жители высыпали на площадь и шумно толпились на ней, возбужденные и растревоженные. Что здесь произошло?
— А то, что Эмилия в минуту отчаяния бросилась в колодец во дворе своего дома, — объяснил какой‑то старик из толпы. — Она умерла вскоре после того, как ее вытащили. Бедняжка!
Педролу, Мануэль де
ПОМЯНЕШЬ ВОЛКА… (Перевод с каталанского А. Сиповича)
«…Из мрака под аркой выступил человек и, выйдя на середину переулка, преградил ему путь. Силуэт человека неясно выделялся в тусклом и каком‑то унылом свете уличного фонаря. Человек что‑то держал в руке — оружие.
— Молчать! — приказал неизвестный.
Тесня, человек загнал его в угол, куда не проникал свет фонаря. Он прижался к стене спиной, глаза его расширились, взгляд стал напряженным.
— Бумажник, часы… — прошипел грабитель.
Он невольно схватился за внутренний карман. Несмотря на темноту, грабитель зорко следил за каждым его движением и, когда он попытался ухватить револьвер, слегка отступив, оттолкнул его руку. Однако он, подчиняясь инстинкту самосохранения, снова попытался схватить направленное на него оружие. Может быть, он надеялся, что грабитель не посмеет воспользоваться револьвером, не решится выстрелить?
Ведь всего в пятидесяти метрах отсюда находится большая улица, там могли оказаться люди… Но грабитель тоже подумал об этом и, ловко подбросив револьвер, схватил его за дуло. А потом размахнулся и ударил его изо всех сил рукояткой в висок. Он глухо вскрикнул, и крик его поглотили каменные стены. Грабитель ударил ею еще раз, опять в висок.
Колени у него подогнулись, и он, теряя сознание, упал на землю. Голова его тяжело ударилась о выступ стены, тело скатилось на мокрую мостовую и осталось лежать неподвижно. Убийца наклонился над ним, быстро схватил бумажник, часы, золотую булавку для галстука… Затем, выпрямившись, толкнул лежавшего ногой. — тот не шевельнулся.
Убийца с презрением плюнул на тело жертвы и бесшумно исчез в конце переулка, словно растворился во мраке ночи».
Писатель вынул страницу из пишущей машинки, бегло ее перечитал и остался доволен. Работа завершена. Наконец‑то, после двух месяцев напряженного труда, роман готов.
Он отодвинул машинку в сторону и положил последнюю страницу на стопку таких же страниц, лежавших на другом конце стола. Затем, немного подумав, взял перо и, как завершающий штрих, вывел внизу последней страницы дату.
Ставя дату, писатель невольно задержался взглядом на Заключительных абзацах и, откладывая страницу, задумался.
Неплохо было бы еще раз посмотреть место преступления. Он хорошо знал этот глухой и узкий переулок с выступом в стене дома, фонарь на углу, старую арку, под которой всегда темно, ветхую стену с камнями, грозящими обрушиться… Да, он помнил все это, но сколько времени прошло с тех пор, как он там был в последний раз? Пять лет? Шесть? А за столь долгий срок ведь могло что‑нибудь измениться.