— Да, но мы не можем терять целое утро — работать нужно, жизнь‑то, сами знаете, дорогая.
— Ну и смешной вы народ. Неужели вы действительно думаете, что на отправку телеграммы у вас уйдет целое утро? И что за утро вы заработаете больше десяти или двадцати дуро, которые хотите мне дать, чтобы я все уладил?
— Но ведь…
— Никаких «ведь», дело проще простого. Я составлю телеграмму, а на почте вам помогут ее отправить.
Посетителям словно солнышко засияло сквозь тучи. Они уходят довольные. Но в глубине души по — прежнему уверены, что дело не улаживается потому, что этого не хотят те, что наверху, непосредственные начальники. Это укоренившееся испанское зло, вернее, укоренившееся мнение. И все потому, что такая уверенность не раз оправдывалась. Так-то вот!
Если является парочка, которой срочно надо пожениться, которой надо все уладить за неделю, безошибочно можно сказать: невеста беременна. Священник не задает нескромных вопросов и устраивает все наилучшим образом. Некоторые невесты приходят чуть ли не на сносях. Такие предоставляют договариваться жениху, а сами тихонько хихикают, немного смущенные, но не слишком.
— Падре, ей рожать через два месяца, и мы хотели бы…
— Боже мой, что ж вы так поздно спохватились?
— Мы хотим, чтобы ребенок был законный.
— Так почему же вы вспомнили об этом только сейчас?
Они не знают, что сказать. Опускают глаза. Ухмыляются.
— Ну ладно, это мы уладим. Как вас зовут? Где вы родились? Принесите такую‑то справку и такую‑то.
Если с парочкой приходят родители, они делают вид, будто возмущены. Особенно мать невесты.
— Какой позор для нас! А ведь мы ее так воспитывали! Уж так смотрели за ней, так смотрели…
Священник замечает:
— Наверно, все яге недостаточно. По ней видно.
Мать плачет.
— Да нет, падре. У нас в семье все женились как полагается.
Священник, хоть и молод, самообладания не теряет. Он уже свыкся с этим чудовищным мурсийским обычаем, похожим на обряд, когда жених соединяется с невестой задолго до свадьбы.
Как‑то раз в приходскую канцелярию пришли три женщины среднего возраста, скорее даже пожилые. Они все время пересмеивались, обсуждая что‑то, видимо очень забавное. Когда наступила их очередь, они вошли в комнату и заявили — не переставая смеяться, — что хотели бы узнать, какие бумаги нуяшы для бракосочетания. Наш, так сказать, секретарь спросил, где жених и невеста. Они расхохотались еще пуще. Наконец заговорила одна из них, кривая, с зеленовато — желтым лицом, с пссиня — черными волосами, облегавшими голову, как шлем или парик, с пробором посередине, на котором виднелись чешуйки перхоти.
— Жених — это мой сын, а невеста — ее дочь, — сказала она. И показала на толстуху, у которой колыхался живот, когда она смеялась.
— Отлично. — Так называемый секретарь не стал возражать. — Только они сами должны прийти. Так будет лучше.
Кривая опять закаркала:
— Они, наверно, сейчас и женятся, как раз в эту минуту.
Священник, сидевший за столом, поднял на нее глаза.
— Мы их оставили вдвоем у меня дома, — пояснила толстуха, — заперли на ключ в комнате, а постель там мягкая. — Она захохотала и показала ключ.
— Им не удастся выйти, даже если они захотят.
Остальные так и покатились со смеху.
— Да они и не подумают, — пролепетала третья.
Самой развязной была кривая.
— Немножко стыдно им было, но небось теперь уже прошло. Сначала они совсем ошалели, пришлось их подбодрить.
Священнику хотелось крикнуть: «Скоты!» — и еще что-нибудь добавить. Но он не стал этого делать. Он вмешался в разговор:
— Перестаньте хохотать, прошу вас, и уходите. Пусть они придут, будет лучше, если они придут сами, что бы там ни было. Ну, всего хорошего!
Женщины уходят, продолжая смеяться. Должно быть, считают себя ужасно хитроумными.
— С богом, ваше преподобие.
— Всего хорошего, сеньор Сан — Хорхе, вам и всем остальным.
— Всего хорошего, всего хорошего.
Некоторые, когда документы оформляются не так быстро, как им хотелось бы, когда возникают затруднения и неясности, когда вопросы разрешаются слишком медленно, как говорится, рвут и мечут. Такой посетитель, скривив физиономию и повысив голос, чтобы всем слышно было, заявляет:
— Мне уже надоело ходить взад и вперед, надоело выправлять все эти бумаги. — Он обращается к священнику и к его, так сказать, секретарю. — Дело не улаживается потому, что вы этого не хотите. Верните мне бумаги, что я вам давал. Обойдусь без церкви. — И добавляет патетически: — А вина на вас ляжет!