Ну, поднял я его снова, а другого схватил за рукав — и так их и тащил обоих, пока не затолкал в канаву — а она там довольно глубокая. Потом вернулся на дорогу, как раз когда проходила упряжка; и один из торговцев, который наверняка заметил кое‑что из всей нашей возни, остановился попросить у меня огоньку, а сам искоса этак посматривает туда, где скрючились эти друзья.
— Значит, развлекаемся, — проворчал он между двумя затяжками.
— Не бойтесь, до серьезного дела не дойдет. В понедельник, с похмелья‑то, и не такое бывает!
— Ну то‑то же… Но держите ухо востро; мы встретили пару полицейских в Сейшальво, они там пропускали по стопке. Кажется, они ищут парня, из‑за которого вчера была большая буза в одном кабаке, в городе. Они и сюда придут наверняка. Так что… желаю здравствовать!
— И вам того же.
Я так и стоял, молча и не шевелясь, пока мимо меня проходила вся их длинная упряжка; потом свистнул ребятам и махнул им рукой, чтоб выходили. Однако с места не двинулся, потому что проклятые торговцы все поворачивали головы посмотреть. Но парни не появлялись из своего укрытия, и я сам пошел туда, беспокоясь, не приканчивают ли они друг друга потихоньку, как это бывает у пьяных: они ведь могут вцепиться друг другу в горло, не говоря ни слова. А обнаружил я там. вот как бог свят, не то, что ожидал, а совсем наоборот. Шанчик сидел на краю канавы, макал какую‑то тряпку в яму с водой, всю заросшую тиной, и обмывал своему дружку, который стоял тут же на коленях и хныкал, рану на шее. Рана была неглубокая, но все равно было страшно смотреть на лохмотья кожи и вмятины от зубов, потому что покусал его Клешня зверски, если можно так выразиться.
— Ведь это ж додуматься надо, ребята, — сказал я им, просто чтобы что‑нибудь сказать. — Еще слава богу, что вы такие друзья!
— А тебе тут какого рожна надо? — огрызнулся Окурок и состроил мне рожу. — Это — наши дела, и катись отсюда!
— По мне, так хоть вы тут всю шкуру друг с друга сдерите. Вы‑то один другого стоите… А я пошел на работу!
— Куда ты пойдешь, парень? — сказал Клешня дружеским тоном, поднимаясь и отодвигая от себя своего кореша одним толчком, как будто снова на него разозлился. — Дождь начинается, и работы никакой уж не будет. А потом, ты все равно к перекличке не поспеешь… и мне надо с тобой поговорить… — Тем временем он подошел ко мне, обнял за плечи и медленно повел прочь, шагая посередине дороги и говоря мне торопливо чуть ли не в самое ухо: — Не оставляй меня одного с этим, потому что — вот я тебе клянусь — я его порешу. — Окурок тем временем полоскал тряпку и мурлыкал себе под нос как ни в чем не бывало.
— Не знаю, какая нужда у тебя ходить все время с ним…
— А ты что, не видишь, что он ко мне липнет и я никак не могу от него отвязаться?
— Он к тебе липнет? Это он‑то к тебе липнет?! А это не ты ли все за ним бегаешь? — Тут Клешня задумался на мгновение, потом снова заговорил:
— Вот это‑то самое хреновое и есть! Без него я развлекаться не могу… А когда я с ним, то наступает момент, когда нам надо драться, то есть когда я должен его бить, по делу или без… Но без него я гулять не могу, вот тут‑то вся закавыка…