Но так или иначе, пора было смываться… Мы вышли через сад и двинулись по тропинке, что вела задами к мосту Пеламиос, и все время, пока шли, ливень хлестал без передышки. Небо нависало прямо над нашими головами, темное и тяжелое; сплошная стена дождя разрывалась, лишь когда налетали порывы холодного ветра. По берегу Барбаньи мы понемногу дошли до окраин Бургй и там спрятались под мостом. Ребята, которые в трактире налакались так, что едва передвигали ноги, повалились на землю, завернулись в покрывала и через минуту уже спали без задних ног, и при этом храпели как свиньи. Город, казалось, заливало небесными потоками, и не было в них просвета, и от этого делалось грустно на душе. Уже и жаль было, что не выпил больше, потому что — после всего, что было, — я снова чувствовал, как подползает ко мне «задумка» — пока еще вроде издалека, но вот — вот накатит, и сгину я в ее черноте, как всегда бывало…
Когда они проснулись, спустя этак около часу, дождь все так же лил не переставая и день стал еще сумрачней, как будто уже и ночь подступала. Сначала поговорили, куда бы можно было еще двинуть, но поскольку в тпкую погоду все равно никуда не пойдешь, а сидеть просто так, без фокусов, они не могли, то Окурку взбрело в голову предложить подняться в усадьбу Андрада, которая была тут же, рукой подать: перелезть через стену и посмотреть, не выйдет ли барыня. Люди рассказывали, что каждое утро, прямо с зарей, она выходит на галерею, что окружает дом со стороны сада, и кормит птиц, а они, мол, слетаются клевать у нее прямо из рук и поднимают такой гомон, словно говорят с нею по — своему.
Я слышал эти байки — и все их слышали, историю эту, то есть о доне Фернандо де Андрада и его жене, — и поверил в это не больше, чем во все другие россказни, что так и ходят от одного к другому в нашем городе, где лодырь на лодыре… У нас ведь как зарядит дождь на семь месяцев в году, ну, люди и развлекаются тем, что чешут языки, сидя у стола, или вокруг жаровни, или в трактирах и кофейнях, и мусолят без конца одно и то же.
А болтали‑то вот уже много лет — и я это слышал еще мальчишкой, — что наследник имения Андрада, единственный оставшийся в живых, когда все семейство перемерло от грудной чахотки (хворь эта как взялась за них, так и не остановилась, пока всех по одному не свела в могилу), — так вот, наследник‑то провел всю молодость за границей, куда его услали, чтобы хвороба и к нему не прилипла. И рассказывали о нем такое, от чего дух захватывало, как всегда бывает, когда бедные говорят про богатых, а на самом‑то деле все, может быть, и не настолько уж того… И что, мол, играл по — крупному, и амуры имел всякие, и на войне где‑то бывал, среди людей, которые знать о нас не знают, как и мы о них, и что тайком водил дружбу с какой‑то королевой, потому как был, дескать, парень не промах и так хорош собой, что вроде бы другого такого и не сыскать; и что говорил на всех языках, какие только ни есть в мире, всего и не упомнишь… только думаю, что все это были одни сплетни да пересуды всяких кумушек, портных да белошвеек, которых хлебом не корми, а дай только потрепать языком и покопаться в чужом белье… Но если что и впрямь похоже на правду, так это то, что вернулся он, уже порядочно поистаскав- шись в своих странствиях по свету, и предъявил свои права на наследство, которого оставалась еще, говорят, изрядная толика. Сказывают еще, что дела о наследстве он ни с кем здесь не обсуждал, а все ему устроили какие‑то адвокаты, которые сговорились с другими адвокатами, как вырвать из горла у монахов обители Святого Франциска хорошенький кусок имения, что те было заглотнули, когда еще жива была мамаша наследника. Она‑то была, прости господи, дурочка — так люди говорят, хотя это и не моего ума дело. А после этого он, дескать, снова отправился странствовать, куда — один бог ведает, и по прошествии двух лет опять же вернулся — и привез с собой барыню такой дивной красоты, что те немногие, кто ее видел, говорили, что ничего подобного им и не снилось… Но больше никто так ее и не увидел с того самого дня, когда они здесь появились, а будет тому уже лет двенадцать, потому что столько лет назад я впервые об этом услышал. Видно, как вошел де Андрада со своей женой в дом, так закрыл на запор все двери и ни с одной живой душой больше дел не имел. И в городе его никто никогда не видел, даже когда король приезжал, даже когда горел Кузнечный квартал, хотя в тот раз огонь едва не лизал стены его усадьбы — с той стороны ее, что обращена к городу… Болтали еще, что иногда видели его верхом на рассвете — и всегда в стороне от дорог, неподалеку от другого его имения, где- то там, в округе Санта — Крус‑де — Аррабальдо; а бывало, еще и ночью, так что людей аж испуг брал… Болтать болтали многое, но толком никто не мог сказать ни какой он из себя был, ни как был одет, так что все это, наверное, были бабушкины сказки да байки лодырей… Еще рассказывали, что слуги, которых он привез с собою из стран, где мыкался, по — нашему не говорят и что он их якобы меняет каждый год, а то и раньше, если завидит, как кто‑нибудь из них беседует с людьми из города. Но я не знал никого, кто бы с ними хоть когда поговорил; думаю, и это все россказни да сплетни, что распускают люди, которым время девать некуда и у кого одна забота: почесать свой длинный язык… Ну, а еще говорили, что время от времени он куда‑то уезжал, неизвестно куда, и увозил с собой всех людей из имения, кроме госпожи, о которой никто ничего так и не узнал… Одни уверяли, что он ее замуровал заживо в этом доме; ревновал, говорят, даже к воздуху, который ее касается. Она, мол, изменила ему с каким‑то дружком там, в дальних странах, и тогда он силой заставил ее приехать с ним сюда, чтобы держать здесь всю жизнь взаперти, как в тюрьме. Другие клялись, что она уж и умом тронулась от такого с собой обхождения, и даже поговаривали еще, что он ей, дескать, платит за каждый раз, как бывает с ней в супружеских отношениях, ровно девке какой; а некоторые еще и божились, что он, мол, давно убил ее и похоронил в саду… ну, надо знать, как любят люди перемалывать то, что их никаким концом не касается, как говорит моя мать, которая мне и пересказала большую часть всего этого.