— Так ведь это же бывает у всех чахоточных: вот один мой брат, что умер от грудной чахотки, так тоже не мог спать…
— Ну, мне уже эти разговоры надоели, — сказал Клешня, и глаза у него отвердели, как всегда бывало, когда он на что‑то решался. — Я вообще‑то полез бы… А то что мы, в конце концов, здесь делаем?
— Я вот не знаю, смогу ли, так меня искусал этот скот, и шея болит — голову не повернешь… Но все равно пойду с вами: покажу, что нужно делать. А может, и я смогу забраться.
— А ты что скажешь? — спросил меня Клешня.
Я немного подумал и сказал:
— Мне сдается, надо быть большим дураком, чтобы идти туда. Да еще в такой дождь… Вы ведь меня знаете, я не из боязни это говорю… Скажу вам откровенно: не верю я в эти басни; все это — для старух и для блаженных… Но коли вам так загорелось… Сам‑то я, ясное дело, не полезу в этих тяжеленных башмаках, да еще с такой болью и чесоткой в ногах… Однако раз уж я во все это ввязался, то и здесь пойду с вами, как положено у Товарищей.
Все слова, что я говорил наперекор его решению, были не отговорки, а чистая правда. С ног у меня будто кожу содрали до кости, и болели они у меня и в ступнях, и выше — чуть ли не до колен. Но такое уж у меня правило: когда ты с товарищами, то или делай то же, что они, пли выходи из компании!
Короче, выбрались мы из‑под моста, бегом перебежали пустырь и оказались в том переулке, что проходит вдоль одной из стен усадьбы Андрада. Тут я поднял голову и увидел, что на эту стену и обезьяна не залезет.
— Ах ты ж проклятый! — прошипел Окурок. — Смотри ты, ведь он же, значит, приказал обтесать камни и заштукатурить все швы… В прошлый раз так не было! Ношли в обход — может, найдем другое место, где подняться.
Мы побежали вдоль стены, которая там закругляется, и вскоре увидели за кучей свеженарытой земли большую дыру, которая уходила прямо под стену, будто кто‑то здесь собирался заложить мину. Рабочих никого не было — понятно, ушли от дождя. Минуту мы раздумывали, что бы это такое могло быть, пока до нас не дошло, что здесь будут подводить к усадьбе воду, вот и роют канавы, как и у многих других домов; и говорят, скоро у богатых будут бить ключи прямо в доме — ну, я‑то не поверю, пока своими глазами не увижу… И хотя было ясно как день, что мы вываляемся в грязи по уши, мы все же полезли в яму и, проползши несколько шагов, увидели небо и верхушки деревьев уже через другую дыру, которая уходила отвесно вверх.
— Стань сюда, — приказал Клешня тем самым командирским тоном, который появлялся у него всегда, когда начиналось какое‑нибудь дело, и тогда уж он никаких возражений не признавал. Я стал немного враскорячку, а Клешня набросил мне покрывало на спину, а сам взобрался мне на плечи и таким вот манером приподнялся над краем ямы, повиснув на локтях. Некоторое время он там водил головой, а потом вдруг спрыгнул разом и замер, прижавшись к стене и глядя на нас не мигая.
— Там она! — пробормотал он заплетающимся от испуга языком.
— Кто?
— Женщина, ну, барыня эта…
— А я вам что говорил? — зашептал Окурок, как будто сам был ошарашен тем, что все это оказалось правдой. — Да ты хорошо ее видел?
— Боже мой, да такого чуда просто на свете не бывает! У меня аж дух сперло…
— Брось трепаться… Я уже двадцать четыре года на свете живу — и ни в каких ведьм больше не верю.
— …боже ты мой! — продолжал он говорить, будто нас и не слышал. — Ну‑ка, стань сюда, дай еще раз па нее посмотрю.
— Коли так, то я тоже хочу посмотреть, что тут такого особепного.
Тут Аладио полез в карман овчины и вытащил бутылку водки, которую он снер в трактире, и мы сделали по паре хороших глотков для храбрости. Потом подобрали несколько палок, что там валялись, и стали их втыкать одну за другой в мягкую стенку ямы, пока не получилось что‑то вроде лестницы. Я снял башмаки, связал их шнурками, чтобы можно было повесить на шею, и поднялся первым. Яма выходила в заросли камелий, такие густые и темные, что цветы где‑то вверху, казалось, полыхали разноцветными огоньками. В тот момент мне вдруг стало страшно, как будто вот — вот явится какая‑нибудь чертовщина с того света — на этом‑то свете я ничего не боюсь и ни от чего не бегаю. Тяжелые капли дождя разбивались о листья камелий со звуком как удар грома. Я не решился поднять голову, пока не поднимутся другие, а потом мне вдруг захотелось спуститься, так и не взглянув. Но тут и они вылезли и замерли рядом со мной как завороженные.