— Вы правы, дон Марио, эта молодежь… Сущее наказание! Будь я…
— Война — вот лучшее средство, чтобы вылечить их от эгоизма. Даю слово. Вот вам крест! Вы бы увидели, тогда до них дошло бы, что это такое — не щадить себя в полном смысле слова, — Ладно, ладно вам, все равно, если начнется новая война, Лурдитас воевать не будет, могу вам сказать.
— Ты здесь ничего не можешь сказать, Тимотео. Ты будешь сидеть молчком и думать, как заполнить те графы тестов, которые у тебя еще пустуют.
— Ну, сеньора Риус, кто бы мог подумать, как же это, вы, такая спокойная, такая уравновешенная, — и вдруг пришли в такое состояние… Видишь, что натворила, Лурдитас? Знаешь, что в таких случаях самое лучшее? Смыться, да поскорее!
— Лурдитас, пи в коем случае не обращай внимания на эту перепалку… Слишком уж темпераментна эта публика. Ты скажи им, мол, рада, что вам весело, и — на новый цветок лети, мотылек.
— Смотри, какой любезник этот юнец!
— Донья Росенда, я отнюдь не любезник и тем более не юнец. Но пора бы отстать от девушки из архива, у нее нет ни нашего опыта, ни нашей подготовки. Хватит с нее того, что она сидит здесь, не вмешиваясь, так сказать, в диалоги, в полемику… Ясно?
— Большое спасибо, дон Марио. Я… Нет, правда же, вы мне очень симпатичны, все, правда. Все дело в том, что я еще молодая и, конечно, мы с вами расходимся по многим вопросам, о которых здесь говорилось. Вот смотрите, первое, что подвернулось, про картошку… Я веру в картошку всосала с материнским молоком, а вот вам потребовалось прочесть статью в газете. Вы верите в андалусийскую ветчину и в ламанчскую окрошку… Ладно, извините…
— Хороший ответ, девочка. Сейчас все считают себя гениями. Шуточки этой самой демократии, которую нам хотят навязать.
— Ну, тут я с вами не согласна. Демократия… Мы, молодежь, все без исключения — за демократию, и мы будем за нее бороться.
— Вот вам…
— Выдала!
— Отмочила!
— Да что она мелет, соплячка?
— Матушки мои!..
— Ой, господи, да что я такое сказала, объясните мне хоть вы, донья Мария Луиса, ну пожалуйста! Глупость какую‑нибудь? Что‑то нехорошее? Почему все так разволновались? Почему так глядят на меня? Донья Росен- дита, закройте рот, пожалуйста, как бы туда что‑нибудь не попало…
— Ну, девчурка, говорить такое о демократии, и где — здесь… Ты разве не знаешь, что в доме повешенного не говорят о веревке?
— Ага, а кто же здесь повешенный?
— Ладно, ладно, девчурка, ладно, можешь подсмеиваться над сеньорой мамочкой; ты что думаешь, что можно подшучивать надо мной, над всеми нами? Еще чего не хватало. Ничего себе, разговорилась девчоночка…
— Ой, Николас, не сердитесь, пожалуйста! Ой, вот неприятность, вам забрызгали анисовой плечо!.. Ох, и на книжку дона Карлоса капнуло… Слушайте, а то хотите — обменяйте на мою… Ведь дарственная‑то надпись одна и та же для всех…
— Вы слышали? Ну и девчонка, а казалось, что она спит… И что никакого зловредства от нее не жди, ничего этакого… Никто здесь не отважился бы на подобное замечание… Да — да, никто, милая, даже если это правда. Эго неуважение к дону Карлосу. Яснее ясного. Как раз сегодня утром я говорила мужу… В наше время? В наше время у молодежи нет ни манер, ни воспитания, ни почтительности, ни… Ладно, молчу.
— Пожалуйста, не смотрите на меня так, все разом и так угрюмо, я умру со стыда… Да что я такого сказала?
— Глупышка, не обращай на них внимания, они хотят потешиться над тобой. Ты ешь, и ну их к шуту…
— Спасибо, донья Луиса. Спасибо! Я ведь… знаете?..
— Еще бы, так настаивать, чтобы ты приняла участие в разговоре… Ты не видишь разве, все они — люди с весом, с большим весом, с именем, с прекрасными связями, с университетским дипломом кое‑кто и со всем прочим… Ох, девочка, девочка…
— Да, донья Луиса, вы хорошо разбираетесь в лю дях… У всех университетский диплом и все такое…
— Ну да!.. Ты потянись к ним со своей рюмочкой чокнуться, к Николасу, к Тимотео, какая разница… Они ведь пока глотают, молчат, не будут тебя задирать, и…
— Ну ясно, ясно! Послушайте, донья Луиса, по — моему, здесь все чуточку не в себе, может оттого, что слишком много работают, чуточку с поворотом, вам не кажется?..
— Ах, малышка… Ладно, ладно, ну‑ка, смолкните, сейчас дон Карлос начнет речь… А то, что надпись на книгах одна и та же, и это естественно — не так уж глупо сказано, и вправду естественно: он же столько их надписывает…