понимание, нашу самоотверженную миссию, которая возникла почти из ничего, а ныне обрела огромное значение, великое значение, величайшее, ибо без разговора о ней не обходится ни одно ответственное заседание Совета министров… «И то хорошо, Густавито, я уж боялась, он тебя не упомянет… Поправь галстук, на тебя все смотрят, солнышко… Пора бы им понять, тупоголовым, что их престиж зависит целиком от твоего пера…» — «Пакита, бога ради, улыбайся дону Карлосу и молчи, до всех остальных нам дела нет, это плебс, предельно темный и беспредельно провинциальный… Не хватало, чтоб мы о них думали. Будь начеку, Хавьерин пытается взять нас обоих под прицел своей камеры, а этот мальчуган опаснее мьюрского быка и злокозненней, чем… Улыбайся». И я не могу не воскресить — в памяти, хочу я сказать, — образ нашего великого друга, которого нет с нами и которого все мы оплакиваем, Федерико Энсинареса — и-Пандуэлеса, которого здесь представляет его неизменно верная Касильда, являющая образец неувядаемых добродетелей и верности в жизни и в смерти… «О господи, не мог обойтись без упоминания о Федерико, ну разумеется, приспичило, вот остолоп, вечно охота ему портить дело, сейчас, когда я кое- как совладала со слезами, снова придется выжать парочку, чтобы поддержать скорбь на должном уровне и показать публично, что я действительно верная и беспредельно любящая вдова, хотя мне противно и горестно ложиться одной в холодную постель зимними вечерами, и уже не первая зима, а все остальные, вот они перед тобой, Касильда, живут по принципу «славная парочка — баран да ярочка», насчет барана да ярочки не очень удачно, наверное, какое‑нибудь другое животное подошло бы больше, но, может, этот гнилозубый отвяжется от меня после сей проповеди в турецком вкусе про мою верность… Прямо навязчивая идея, мой милый, давай, Карлос, перейди к следующему номеру, пора…» — «Бедная женщина, хочешь не хочешь, вечно слушай хвалы в адрес этого молодчика». — «Ну, так это ее амплуа, знаменитая вдова…» — «И к тому же очень и очень ничего». — «Феде, да, вот увидишь, я буду ждать тебя, ждать, что он вообразил себе, этот гнилозубый дяденька, я буду все там же ночью и днем, сутки за сутками и всегда, я жду тебя, твердя мысленно, что все останется как прежде, что ты не обнаружишь никаких изменений, когда вернешься, я жду, что ты возвратишься когда‑нибудь, конечно, моя голова будет занята в тот миг другими мыслями, и, когда я приду домой — с улицы, из церкви, с работы, откуда угодно, с этого самого обеда, он уже скоро кончится, — ты будешь сидеть в кресле с подголовником, ты так любил соснуть в этом кресле после обеда, на тебе уже будут, наверное, шлепанцы, они по- прежнему стоят на своем месте, около радиатора, под окном, лицо у тебя будет усталое, как всегда к вечеру, ты убедишься, что все твои вещи остались на своих местах и ждут тебя: трубка, бумага для заметок, последний номер журнала «Папелес де Сон Армаданс»