ЧКУ, вечно жалуется, что, когда ручка чужая, он пишет каким‑то не своим почерком, еще бы, у него же такая характерная и выразительная каллиграфия, и эта дарствен ная надпись, очень сердечная, очень меновая, очень льстивая и бесстыдная, и всегда одна и та же, без всякого воображения, вечно те же самые слова, относящиеся к какому‑то недосягаемому будущему: «На память о нашей братской, и пылкой, и вечной дружбе», и распишется, этакая прихотливая завитушка, подпись крючкотвора или разбогатевшего малограмотного выскочки из тех, кто мастера не платить налоги, да так оно и есть, чтоб ему, так и есть, и придется выражать ему признательность; только что мы все возблагодарили его за трактат о существовании классов, о забастовках, о функциях предприятия как такового, о налогах, о накоплении капитала, невесть о чем еще, о всяческих никому не нужных дерьмовых премудростях, хотел бы я знать, почему все еще заставляю себя присутствовать на всех этих словоговорениях, ох, если бы не та давняя история с увольнением из‑за неблагонадежности, давняя, а кажется — все было вчера, все осталось в силе после тридцати с лишком лет, которые я прожил изгоем и в унижении, как хорошо прийти домой, разуться, выпить чашку чая, которую тебе приносят молча, полистать газету, посмотреть телевизор, сегодня вечером очередная передача из серии «Реки Испании», не знаю, какая река сегодня, досадно, что текут они все под бурлящей пеной дешевой безвкусицы, но пейзажи радуют душу, пейзажи и имена, засыпая, я буду слышать песни Росио Ху- радо или Исабелиты Пантохи[161], в один из ближайших вечеров будет передача, посвященная Эстрельите Кастро[162], все это было так давно, так недавно, какое горестное возвращение, а если телевизор не поможет, если нам подсунут очередную американщину со всякими ужасами, от которой у кого угодно разгуляются нервы, а выключить нельзя, потому что всегда кто‑то хочет посмотреть, прочту страничку Саморы Висенте, из области диалектологии, и тут уж сон придет непременно, еще бы, все эти щелевые и смычные, все эти фонетиколексикоморфосинтаксические закавыки, у меня глаза слипаются при одной мысли, а завтра снова все сначала, еще один день, снова занятия, читать, анализировать, чисто механический процесс, все крутится, и крутится, а взлета нет, всегдашняя усталость, приземленность, беспросветное неудачничество; на этом скошенном углу всегда пели слепые, продавали разноцвет ные листки со словами песен: танго, цыганские пасодобли, нотисы, Перлита Греко пела в «Ромеа»[163]: «Ах, Мануэла, тебе толпа влюбленных надоела… ты слишком смело одета, крошка Мануэла», и на этом же самом углу мы все кричали, обезумев, охмелев от надежд: «Да здравствует Республика!», четырнадцатое апреля[164], взрыв энтузиазма, так и оставшийся всего лишь жестом, театра «Ромеа» больше нет, и нет афиш, взывавших с рекламного щита, все превратилось в беспредельную пустоту, легло в память унылой разоренной равниной, какая долгая скорбь, какая короткая жизнь — и столько горечи накопилось, уснуть, быть может, не проснуться… нет, мне бы ничуть не хотелось снова встретиться с водителем такси, мы снова разговорились бы, а я плохо переношу бессонную ночь, с годами становишься ленивцем… ну вот, в наше время на улице нельзя рассредоточиться, еще немного — и эта машина отправила бы меня на тот свет, надо смотреть в оба, а то… А двумя улицами позади него затерялся добрый дядя — служащий, его донимает ненависть ко всем представителям рода человеческого, он ненавидит их без всякой причины, потому что ремесло у него такое — ненавидеть, брюзжать, видеть все в черном цвете, бесперспективным, безнадежным, все ему плохо, этого никому не вытерпеть, когда это кончится, куда мы идем, эти молодчики поют и поют, слоняются весь вечер и всю ночь с гитарой на перевязи, тут тебе и песни протеста, и политические, бесконечное повторение одних и тех же слов, ни красы, ни радости, одно умеют — мотать головой, притопывать и трясти патлами, а люди между тем меняют взгляды как одежду, неужели сами не замечают, ведь сплошное лицемерие, сплошное надувательство, сплошное черт те что, болтовня насчет политических реформ интереса не представляет, все равно нам, порядочным людям, всегда придется скверно, вот, пожалуйста, пропагандистские плакатики, сколько благ нам сулят, то, что было при Франко, — мерзость, но то, что теперь, — пусть бог придет и разберет, я кончу тем, что сдохну на чердаке одним прекрасным утром в министерстве, даже не позавтракав; терпеть нашего начальственного начальничка, да ведь он все тот же синерубашечник — да — здравствует — вертикалъностъ[165], он всегда будет швырять мне обратно счета, не просматривая их, всегда будет говорить, что отчеты невыразительные, а во второй половине дня мотайся по всему городу, разноси бумаги по тысяче и одному адресу, милое дело — быть на побегушках, Аргуэльес, Лас — Вентас, Антон Мартин, Площадь Кастилии, Лас — Делисияс, Карабанчель, Мо- раталас, Викальваро, тридцать с лишним нелегких городских маршрутов, в толчее, в спешке, вечно всюду опаздываешь, а получаешь все меньше, обувь без подметок, костюм весь вытерся, и я еще думаю, что что‑то экономлю, в то время как инфляция обгоняет меня, это по ее милости я мечусь высунув язык, дома денег вечно не хватает, задолжали там, задолжали тут, жена вечно издерганная и озлобленная, растрепанная и ноющая, и все тщетно, тщетно, тщетно, умереть бы, да, умереть где‑нибудь под навесом, где жду автобуса, или в метро на эскалаторе, там хоть будет тепло, когда начнет подступать предсмертный холод, может, я вдруг начну напевать какую‑нибудь из этих молодежных песен Боба Дилана, «Subterranean Homesick»[166] или Роллинг — Стоунсов, кажется, так? — песню с повторами, унылую, прилипчивую, шумную, жестокую, лживую. Кто невинен и кто виноват? Праведный миллионер или бедняк неизбежный? А может, это еще вероятнее, я вдруг начну петь, и очень прочувствованно, одну из песен времен войны, «Песню пятого полка», — «если будешь мпе писать, адрес мой тебе известен»[167], сколько надежд мы с ними связывали, сколько иллюзий, но, что бы я ни пел, все равно подыхать, никуда не денешься, как прекрасна жизнь, а? Еще как прекрасна, особенно после банкета, на который я пришел сам не знаю чего ради, власть извечной рутины, извечного отвращения, извечного страха, извечного самоунижения, потому что из тебя ничего не вышло и никогда ничего не выйдет, потому что в далекое про
вернуться
Росио Хурадо и Исабелита Пантоха — популярные современные исполнительницы фламенко.
вернуться
Эстрельита Кастро — крупнейшая испанская эстрадная певица 20–х годов.
вернуться
Имеется в виду существовавший в Мадриде до войны театр, носивший имя известного испанского актера Хулиана Ромеа (1815–1868).
вернуться
Четырнадцатого апреля 1931 г. Испания второй раз за свою историю стала республикой (так называемая Апрельская Республика 1931–1933 гг.).
вернуться
Одно из ключевых понятий франкистской идеологии, согласно которой общество разделяется не «горизонтально» — на классы, а «вертикально» — по отраслям производственной деятельности; таким образом, владелец предприятия и самый низкооплачиваемый рабочий принадлежат к одной и той же «вертикали»; отсюда название «вертикальные профсоюзы».
вернуться
Легендарному пятому полку республиканской армии посвящали стихи многие испанские поэты (Р. Альберти, X. Эррера Петере, Л. де Тапья); приведенная строка заимствована из народной песни «На мадридском фронте».